Руководство по взаимодействию организаций гражданского общества и доноров в вопросах возмещения ущерба
Данное руководство подготовлено в рамках проекта “Возмещение ущерба, ответственность и виктимность в переходных обществах” – трехлетнего проекта, финансируемого Советом по исследованиям в области искусств и гуманитарных наук. Оно предназначено для информирования организаций гражданского общества (ОГО) и доноров по вопросам возмещения ущерба в обществах, переживших конфликт.
Проект изучает роль возмещения ущерба в обществах, выходящих из конфликта, уделяя особое внимание оспариваемым понятиям жертвы и роли негосударственных вооруженных групп, гражданского общества и доноров. Несмотря на растущую практику и международные стандарты в области возмещения ущерба, остается большой пробел в реализации на местах.
Данный проект опирается на шесть тематических исследований (Колумбия, Гватемала, Непал, Северная Ирландия, Перу и Уганда) и базу данных по возмещению ущерба, чтобы провести сравнительный анализ проблем, связанных с осуществлением возмещения ущерба во время и после конфликта. Команда проекта работает на юридическом факультете Университета королевы Белфаста, в Университете Эссекса, Дублинском городском университете и Университете Брандейса. В рамках перевода исследований в реальные приложения, данное руководство призвано поделиться некоторыми из наших выводов в более доступной, удобной и практичной форме.
В ходе шести тематических исследований были проведены интервью с более чем 250 людьми, включая жертв, бывших участников боевых действий (государственных и негосударственных субъектов), представителей гражданского общества, сотрудников программ по возмещению ущерба и доноров. Партнером проекта является REDRESS Trust, а сотрудничающими организациями – Международный центр правосудия переходного периода (ICTJ) и Международная организация по миграции (МОМ). Команда проекта, REDRESS, ICTJ и МОМ провели однодневный семинар в Фонде “Открытое общество”, Нью-Йорк, в декабре 2019 года, где к ним присоединились ключевые эксперты и практики, работающие над вопросами взаимодействия гражданского общества и доноров с правосудием переходного периода. Мы хотим поблагодарить всех, кто принял участие в семинаре, и выразить особую благодарность Келен Мерегали (ICTJ) и Эдит Бейн (Инициатива “Правосудие в открытом обществе”) за помощь в организации и проведении мероприятия.
Это руководство – одно из двух, написанных командой проекта, второе – по негосударственным вооруженным группам, а также руководство по возмещению ущерба и двенадцать тематических и страновых отчетов, которые можно найти на нашем сайте: https://reparations.qub.ac.uk/, а обновления – на нашем твиттере @TJreparations.
Исполнительное резюме
Реализация возмещения ущерба в обществах, переживших массовые зверства, часто требует поддержки со стороны организаций гражданского общества и доноров, чтобы сделать ее эффективной и устойчивой. Организации гражданского общества играют ряд ключевых ролей в установлении связей между жертвами и политиками, разработке повестки дня по возмещению ущерба, информировании и мобилизации пострадавших сообществ, отстаивании возмещения ущерба на политических, социальных и юридических форумах, а также в содействии применению и предоставлению возмещения. Доноры могут внести значительный вклад в реализацию возмещения ущерба жертвам, в том числе посредством финансовой поддержки организаций гражданского общества, предоставления технического потенциала и надзора за финансированием. Вместе организации гражданского общества и доноры могут создать сеть поддержки, способствующую мобилизации жертв и созданию платформы для адвокации возмещения ущерба. Такая поддержка может создать пространство для консультаций с жертвами, формулирования и совместной разработки компенсаций, соответствующих их потребностям в возмещении вреда. Такая поддержка должна быть не средством достижения видения, ценностей или целей организаций гражданского общества или доноров, а расширять возможности жертв для реализации их права на эффективное средство правовой защиты и возмещение ущерба.
Обеспечение возмещения ущерба жертвам не предполагает “быстрого возвращения”, а требует постоянной и стратегической поддержки со стороны гражданского общества и доноров. Жертвы должны быть активно вовлечены в переговоры, разработку и реализацию процессов возмещения ущерба, чтобы эти процессы могли надлежащим образом и эффективно компенсировать причиненный им вред. Организации гражданского общества должны поощрять жертв к изложению своих потребностей, а не пытаться рассказать им о том, каковы их потребности. Хотя из наших ситуаций и опыта можно извлечь уроки, стремление навязать процессы или механизмы, противоречащие местным нормам, упускает из виду важные особенности местного контекста или некритично копирует то, что было сделано в других местах, не понимая, что возмещение ущерба – это процесс, для развития которого необходимо местное участие. Возмещению ущерба необходимо уделять приоритетное внимание и оказывать поддержку в той же или большей степени, что и судебным процессам, комиссиям по установлению истины или процессам разоружения, демобилизации и реинтеграции. Это не значит, что они важнее этих других процессов, но зачастую они финансируются в большем объеме, чем возмещение ущерба, и часто рассматриваются как “роскошь”, когда жертвы продолжают жить с последствиями войны и грубых нарушений прав человека.
Принципы взаимодействия для организаций гражданского общества:
• Работа с жертвами по вопросам возмещения ущерба должна основываться на подлинных консультациях и совместном владении, что способствует участию жертв в разработке, реализации и мониторинге программ возмещения ущерба.
• Взаимодействие с жертвами и предоставление им пространства для формулирования того, как должно выглядеть возмещение ущерба, которое может меняться со временем, имеет важное значение для определения соответствующих форм возмещения ущерба. Это может потребовать обмена знаниями и проведения кампаний по повышению осведомленности жертв об их правах, практике в других странах и творческого подхода к тому, что подходит для жертвы и пострадавших групп.
• При возмещении ущерба учитывайте, что является возможным, реалистичным и соответствует этике и возможностям организации.
• Возмещение ущерба должно рассматриваться как целостная мера. Невыполнение обещаний может быть хуже, чем невыполнение обещаний. Адвокация и предоставление возмещения могут занять годы или десятилетия, и даже тогда такие меры будут скромными, поэтому ожидания жертв должны быть информированы о том, что возможно, но при этом расширять границы возможного.
• Работа с жертвами должна проводиться на этической, недискриминационной и достойной основе.
Принципы взаимодействия для доноров:
• Поддерживать группы жертв и местные организации гражданского общества в разработке их собственной программы возмещения ущерба и иметь взвешенные ожидания относительно ее прогресса и реализации.
• Рассмотрите поэтапный подход к финансированию поддержки групп жертв и организаций гражданского общества, поскольку мобилизация, адвокация и реализация возмещения ущерба могут занять годы или десятилетия.
• Работа с группами жертв и организациями гражданского общества для совместной разработки соответствующих и эффективных механизмов поддержки и помощи жертвам.
• Инвестировать в правосудие переходного периода и обеспечить, чтобы возмещение ущерба стало ключевой частью повестки дня по трансформации конфликтов, развитию и миростроительству на национальном, региональном и международном уровнях.
• Финансовое обеспечение возмещения ущерба со стороны доноров должно превышать целевое и заложенное в бюджет финансирование со стороны ответственного государства для обеспечения его устойчивости и удовлетворения прав жертв. Финансирование возмещения ущерба отделено от развития и помощи, они могут дополнять, но не заменять друг друга.
Оглавление
Исполнительное резюме 2
Введение 4
Раздел 1: Возмещение ущерба, организации гражданского общества и доноры 5
1. Что такое репарации? 5
2. Кто такие организации гражданского общества и доноры? 6
3. Почему возмещение ущерба отличается от развития, гуманитарной помощи и других областей, в которых доноры и ОГО могут обладать большим опытом? 7
Раздел 2 Какую роль могут играть ОГО в процессах возмещения ущерба? 10
1. Пропаганда и активизм 13
2. Финансирование 15
3. Дизайн 15
4. Реализация 16
5. Мониторинг 17
6. Другие виды деятельности 18
7. Какой уникальный вклад могут внести ОГО в возмещение ущерба? 19
Раздел 3. Какую роль могут играть доноры в процессах возмещения ущерба? 24
1. Некоторые проблемы и риски, связанные с участием доноров 25
2. Какие существуют возможности для совместной работы ОГО и доноров в процессах возмещения ущерба? 32
3. Каковы недостатки расширения участия доноров в процессах возмещения ущерба и организациях гражданского общества? 40
Раздел 4: Взаимодействие жертв по вопросам возмещения ущерба с организациями гражданского общества и донорами 46
1. Чего хотят жертвы? 46
2. Какова ценность для жертв в работе с ОГО и донорами по возмещению ущерба? 49
3. Как жертвы могут воспринять участие ОГО? (положительный и отрицательный опыт из конкретных примеров) 53
Раздел 5: Политические рекомендации для ОГО и доноров 56
Введение
Данное руководство предназначено для организаций гражданского общества (ОГО) и доноров, участвующих в процессах возмещения ущерба. В нем на основе сравнительного международного исследования, проведенного в шести разных странах, предлагаются практические рекомендации и советы о том, как ОГО и доноры могут и должны участвовать в процессах возмещения ущерба в постконфликтных контекстах. Признавая важную роль, которую как ОГО, так и доноры должны играть в процессах возмещения ущерба, руководство стремится поощрять более ориентированный на жертву подход к возмещению ущерба. Используя идеи, полученные в ходе дискуссий с жертвами, практиками и политиками, в нем представлена модель передовой практики, основанная на консультациях, чтобы выяснить потребности жертв, определить наилучший способ их удовлетворения и обосновать их ожидания.
Руководство построено следующим образом. В начале дается определение и разъяснение таких ключевых понятий, как возмещение ущерба, ОГО и донор. Затем в нем обсуждается значение каждого понятия для процессов правосудия переходного периода. Затем в пособии критически рассматривается роль, которую ОГО могут и должны играть в процессах возмещения ущерба. В нем определены многочисленные роли, которые ОГО выполняют на местах в постконфликтных обществах, и уникальный вклад, который они могут внести в процессы возмещения ущерба. Далее следует раздел, в котором анализируется роль, которую доноры могут играть в процессах возмещения ущерба. Несмотря на многочисленные преимущества участия доноров в процессах возмещения ущерба, мы признаем и обсуждаем некоторые проблемы, которые может создать для процессов возмещения ущерба расширение участия доноров. Далее в пособии рассматривается, как ОГО и доноры могут координировать свои действия с жертвами по вопросам возмещения ущерба. Здесь мы предлагаем, чтобы это взаимодействие было основано на подлинных консультациях и совместном владении, что способствует участию жертв в разработке, реализации и мониторинге программ возмещения ущерба. Такой консультативный подход может позволить определить потребности жертв и дать им лучшее понимание того, как работают процессы возмещения ущерба. Это поможет сформировать ожидания жертв в отношении того, что они могут ожидать от таких органов, сколько времени потребуется для их реализации, а также путей борьбы за лучшие результаты. В конце справочника даются рекомендации по вопросам политики, которые ОГО и доноры должны принять и включить в свою политику и практику.
Раздел 1: Возмещение ущерба, организации гражданского общества и доноры
1. Что такое репарации?
Возмещение ущерба – это ряд мер, направленных на заглаживание вреда, причиненного жертве. Основные принципы и руководящие положения ООН 2005 года о праве на правовую защиту и возмещение ущерба гласят, что “адекватное, эффективное и быстрое возмещение ущерба призвано способствовать правосудию путем устранения грубых нарушений международного права прав человека или серьезных нарушений международного гуманитарного права”. Возмещение ущерба за такие нарушения может быть предоставлено отдельным лицам или коллективным группам жертв и может включать меры материального и/или символического характера. Возмещение ущерба должно включать реституцию, компенсацию, реабилитацию и меры сатисфакции, а также гарантии неповторения.
• Реституция предполагает восстановление жертвы в том положении, в котором она находилась бы, если бы вред не был причинен, что может включать “восстановление свободы, осуществление прав человека, личности, семейной жизни и гражданства, возвращение к месту жительства, восстановление занятости и возвращение имущества”.
• Компенсация предполагает предоставление потерпевшим денежных средств в виде единовременных или периодических выплат для смягчения последствий причиненного им вреда.
• Реабилитация предполагает предоставление ряда социальных, медицинских и юридических услуг, которые могут позволить жертве улучшить качество жизни и вести достойное существование.
• Меры сатисфакции публично восстанавливают достоинство жертв и прекращают пагубные последствия нарушений. Они включают признание ответственности, публичные извинения, унижение достоинства, раскрытие фактов, восстановление, идентификацию и соответствующие похоронные обряды останков исчезнувших и пропавших без вести, привлечение к ответственности виновных и поминовение жертв.
• Гарантии неповторения – это институциональные, законодательные и организационные реформы, направленные на устранение коренных причин нарушений. Гарантии могут включать реформу и обучение правам человека и международному гуманитарному праву военнослужащих и полицейских, создание независимой судебной системы, продвижение механизмов разрешения конфликтов и кодексов поведения в соответствии с международными стандартами.
2. Кто такие организации гражданского общества и доноры?
Гражданское общество” относится к некоммерческим формальным или неформальным группам, которые независимы от государства и находятся вне его контроля. Хотя организации гражданского общества (ОГО) отличаются от государства, семьи и рынка, они не обязательно должны находиться в оппозиции к правительству и не обязательно должны быть близки к общественности или низовым слоям населения. ОГО могут быть ключевыми участниками общественных дебатов и дискуссий, но зачастую они не играют формальной роли в политических процессах. ОГО являются ключевыми участниками процессов правосудия переходного периода. ОГО могут быть местными, национальными или международными. В сегодняшнюю “глобальную эпоху” правосудия переходного периода местные, национальные, региональные и международные сети взаимосвязаны через гражданское общество. Обычно международные неправительственные организации (НПО), такие как ICTJ, REDRESS, Advocates San Frontiéres (ASF), Human Rights Watch (HRW) и Oxfam, например, работают в партнерстве с местными ОГО в переходных обществах, такими как Refugee Law Project в Уганде, Национальный координатор по правам человека (CNDDHH) в Перу или MOVICE в Колумбии. ОГО не одинаковы и не имеют “единой позиции”; они могут конкурировать или противоречить друг другу в вопросе о том, что лучше для повестки дня по возмещению ущерба, или быть свободной коалицией организаций, которые согласны с тем, что возмещение ущерба должно быть предоставлено жертвам. ОГО могут представлять не всех жертв, но могут также включать ассоциации ветеранов, которые могут конкурировать с жертвами, чтобы минимизировать или подорвать их требования о возмещении ущерба.
Под “донорами” подразумеваются те органы и группы, которые предоставляют помощь и содействие, необходимые для осуществления процессов правосудия переходного периода. Это отражает тот факт, что большинство постконфликтных государств не могут позволить себе финансировать эти процессы и механизмы самостоятельно или не ставят их в приоритет в краткосрочной перспективе. Донорская поддержка обычно включает в себя финансирование проектов, товаров, услуг, организаций или конкретных статей государственного бюджета. Донорами могут быть крупные международные организации, такие как Организация Объединенных Наций (ООН), государства третьей стороны и частные благотворительные фонды. Например, инициатива “Балканское правосудие переходного периода”, документирующая военные преступления, совершенные в регионе, поддерживается Европейской комиссией, Министерством иностранных дел Швейцарии, Министерством иностранных дел Нидерландов и Фондом Роберта Боша. Аналогичным образом, программы правосудия переходного периода в Камбодже финансируются USAID, государствами третьей стороны, такими как Германия, Япония и Великобритания, многосторонними агентствами, такими как ЕС, и частными донорами, такими как Фонд Генриха Болла. Большинство доноров базируются на Западе, в то время как большинство (но не все) тех, кто получает их поддержку, находятся в незападных переходных обществах. Экономическое неравенство, вызванное колониализмом, продолжает определять отношения между донорами и получателями помощи, ставя под вопрос мотивацию и уместность внешнего вмешательства, которое затрагивает ряд конкурирующих политических, моральных, культурных и социально-экономических перспектив. .
Как и ОГО, доноры теперь рассматриваются как неотъемлемая часть “сообщества” правосудия переходного периода, с увеличением объемов международной помощи, выделяемой на процессы правосудия переходного периода. Это подчеркивается Целями устойчивого развития (ЦУР), включая цель 16 “Поощрение мирных и инклюзивных обществ для устойчивого развития, обеспечение доступа к правосудию для всех и создание эффективных, подотчетных и инклюзивных институтов на всех уровнях”. Хотя в ЦУР прямо не упоминаются грубые нарушения или правосудие переходного периода, достижение целей по улучшению верховенства закона, предотвращению насилия, инклюзивным институтам, доступу к правосудию, хорошему здоровью и благополучию, гендерному равенству и равенству в обществах, выходящих из конфликта, авторитаризма или оккупации, будет сложно достичь без механизмов правосудия переходного периода. Доноры играют здесь решающую роль в поддержке ОГО и инвестировании в правосудие переходного периода, чтобы уменьшить “пробел в правосудии” для тех, кто традиционно маргинализирован и подвергается постоянным нарушениям.
3. Почему возмещение ущерба отличается от развития, гуманитарной помощи и других областей, в которых доноры и ОГО могут обладать большим опытом?
Во время и после вооруженных конфликтов и грубых нарушений прав человека гражданское общество и гуманитарные организации могут сыграть жизненно важную роль в поддержке основных потребностей жертв. Страдания жертв, вызванные вооруженным конфликтом и грубыми нарушениями прав человека, часто усугубляются на местах поврежденной инфраструктурой, разрушенными социальными службами, перемещением населения, целенаправленным уничтожением гражданского общества и развалом частного сектора. Бывает трудно провести различие между возмещением ущерба, которое происходит в рамках процессов правосудия переходного периода, и предоставлением программ развития и гуманитарной помощи со стороны ОГО и доноров. Деятельность в области правосудия переходного периода, развития и помощи по-разному пытается смягчить последствия насилия для наиболее пострадавших и внести вклад в преобразование общества путем устранения коренных причин конфликта в условиях ограниченных местных ресурсов, поврежденной инфраструктуры и нарушенных общинных или социальных сетей поддержки. Возмещение ущерба и развитие могут часто пересекаться, поскольку и то, и другое направлено на укрепление гражданского доверия, устойчивости и социальной солидарности в обществах, выходящих из состояния насильственного конфликта.
Существуют фундаментальные различия между возмещением ущерба, помощью и развитием. В то время как программы помощи могут удовлетворять насущные потребности отдельных лиц и сообществ, ставших уязвимыми после конфликта, программы возмещения ущерба более конкретно реагируют на нарушения гражданских, политических, культурных или социально-экономических прав. Жертвы грубых нарушений прав человека имеют право на возмещение ущерба в качестве законного права, однако право на гуманитарную помощь еще не признано законодательно. Программы развития также могут иметь репарационный эффект, но они не направлены специально на жертв нарушений, чтобы предложить услуги или оплату в знак признания причиненного им вреда. Возмещение ущерба и развитие часто преследуют разные цели, то есть, хотя они, безусловно, могут дополнять друг друга, а иногда и пересекаться, одно не может заменить отсутствие другого. Программы помощи и развития могут обеспечить более широкий спектр поддержки пострадавшим сообществам, в то время как возмещение ущерба направлено на компенсацию нарушений, понесенных пострадавшей группой населения, определенной критериями приемлемости. Каждый процесс в конечном итоге преследует разные цели; развитие – это процесс восстановления общества, разрушенного конфликтом, в то время как возмещение ущерба – это заглаживание вреда, причиненного тем, чьи права были нарушены в ходе конфликта.
На местах наиболее нуждающиеся могут быть не в состоянии провести различие между возмещением ущерба, развитием и помощью, если она предоставляется в качестве коллективной меры. Хотя те, кто разрабатывает программы возмещения ущерба, могут рассматривать поддержку питанием, медицинскую помощь и доступ к образованию как “проблемы развития”, а не как “проблемы жертв”, зачастую это именно те вещи, которые необходимы жертвам в повседневной жизни в связи с последствиями насилия. Один угандийский респондент объяснил нам эту реальность:
Возмещение ущерба имеет два аспекта. Первый – это форма правосудия, классические суды, например, вы приводите меня в суд и добиваетесь вынесения решения. Но как это решение отразится на моей жизни – это уже совсем другой вопрос. Из нашей работы мы узнали, что люди могут быть не так заинтересованы в том, что происходит в Гааге, потому что это не дает им еды на столе… Поэтому для них, как для жертв, если хотите, ОК, да, я могу участвовать в формальном процессе, но я не могу быть голодным все время до вынесения решения… Людям нужно продолжать жить, им нужно продолжать зарабатывать на жизнь тем, что у них есть. Вот почему мы считаем, что расширение экономических прав и возможностей и формальная система правосудия должны идти навстречу друг другу. Вы не можете делать это в отрыве друг от друга.
Развитие может быть скорее целесообразным для государств, которые хотят заручиться широкой политической поддержкой при оказании помощи большему числу населения. В Уганде правительство пыталось представить программы развития и деятельность по миростроительству, такие как NUSAF и PDRP, как возмещение ущерба, не предоставляя мер, которые непосредственно возмещали бы ущерб жертвам или признавали бы собственную ответственность за злодеяния. В Южной Африке Комиссия по установлению истины и примирению рекомендовала индивидуальную компенсацию и коллективное возмещение ущерба, но в результате ее реализации компенсация была выплачена ограниченному числу жертв, а коллективные меры трансформировались в проекты развития. Хотя южноафриканские ОГО пытались оспорить это, международные стандарты по возмещению ущерба оказались слишком двусмысленными или необязательными, чтобы требовать приоритетного выделения ресурсов на возмещение ущерба, а не на развитие. Кристиан Корреа, ведущий эксперт по возмещению ущерба, утверждает, что такие меры должны быть сосредоточены на наиболее серьезных нарушениях и направлены на улучшение благосостояния жертв и обеспечение гарантированного уровня жизни. Политика развития должна быть направлена на решение более широких социально-экономических последствий массовых злодеяний, сконцентрированных на устранении модели маргинализации и неравенства, а не только на нарушениях, на исправление которых направлено возмещение ущерба. Поэтому гражданскому обществу и донорским организациям необходимо четко разграничить понятия “возмещение ущерба” и “развитие”, чтобы максимизировать выгоду от обоих и оценить, как они могут дополнять друг друга.
Раздел 2 Какую роль могут играть ОГО в процессах возмещения ущерба?
ОГО играют важную роль в сокращении разрыва между ожиданиями жертв и реализацией возмещения ущерба. ОГО могут “служить мостом между государством и жертвами”, , сопровождая их в борьбе за возмещение ущерба. Это может включать в себя ОГО:
• сопровождение жертв через технические требования к подаче исков;
• помощь жертвам в заполнении форм;
• документирование нарушений, сбор подтверждающих материалов и доказательств;
• обеспечение безопасности пострадавших во время процессов;
• усиление голоса жертв через общественные, национальные или международные сети и/или социальные медиа;
• поиск финансирования для удовлетворения насущных потребностей жертв;
• охват маргинализированных, сельских и коренных сообществ; и
• предоставление услуг, которые государства не могут себе позволить или не предоставляют.
Одна из их ключевых ролей заключается в укреплении “общественной ответственности” и самостоятельности местного населения путем поощрения его к участию и диалогу по этим процессам и механизмам. Поддержка, вклад и содействие со стороны гражданского общества часто могут играть центральную роль в успехе процессов и механизмов правосудия переходного периода. В качестве примера можно привести ситуацию, когда многие комиссии по установлению истины добились успеха благодаря участию ОГО, в то время как в Кении позитивный подход, принятый местными представителями гражданского общества, способствовал провалу кенийской комиссии по установлению истины, справедливости и примирению. ОГО могут внести свой вклад в процессы правосудия переходного периода путем прямого предоставления услуг пострадавшим группам населения или через адвокационную работу от их имени. Они могут выступать в качестве поставщиков услуг по возмещению ущерба жертвам, предлагая им консультационные услуги, юридические консультации и памятные мероприятия, или в качестве групп давления, требующих, чтобы права и потребности жертв были удовлетворены с помощью механизмов и процессов. ОГО активно участвуют в развитии практики возмещения ущерба, устанавливая стандарты, создавая правила и определяя направления деятельности, а также конструируют определенные проблемы как глобальные вопросы и формулируют ответы на них, например, гендерные инклюзивные подходы. Даже если они обладают ограниченными полномочиями по реализации и обеспечению исполнения, ОГО, тем не менее, могут оказывать значительное общественное и правовое давление на государства и программы возмещения ущерба. .
Бэкер определяет, что ОГО выполняют шесть широких функций в правосудии переходного периода, а именно:
• сбор и мониторинг данных путем сбора отчетов о нарушениях прав человека;
• представительство и адвокация в политических дебатах, поддерживая или выступая против определенных инициатив или выдвигая собственные предложения;
• сотрудничество, содействие и консультации путем перевода судебно-медицинских, юридических и медицинских консультаций из официальных органов и процессов в местные низовые структуры;
• Предоставление услуг и вмешательство путем проведения таких мероприятий, как юридические консультации для тех, кто обращается в суд в связи с нарушениями, или предоставление услуг по консультированию жертв травм;
• признание и компенсация путем предоставления платформы для восстановительного правосудия; и
• исследования и образование, используя опыт и участие в переходных процессах для разработки передовой практики и формулирования рекомендаций, которые помогут другим.
Гриди и Робинс аналогичным образом классифицировали участие гражданского общества в процессах правосудия переходного периода по следующим пяти направлениям: убеждение/пропаганда; поддержка; мобилизация/наращивание потенциала/образование; замещение/независимые действия; и пространство для моделирования альтернатив. Следует отметить, что каждая конкретная ОГО может выполнять более одной из этих ролей. Это было подчеркнуто одним из респондентов из Северной Ирландии, который сказал о работе своей организации:
В этом деле есть две стороны… сторона работы, которая пытается вести документацию и искать подотчетность и механизмы поиска истины. С другой стороны, есть сторона благополучия, психологической и эмоциональной поддержки, которая предоставляет альтернативные методы лечения, а также консультации по травмам и советы по доступу к доступным механизмам финансирования.
Отправной точкой для участия ОГО в программах возмещения ущерба может быть международный, национальный или местный уровень. Процессы возмещения ущерба могут одновременно привлекать участников на всех этих уровнях. Например, в Руанде способность и готовность международных НПО работать в партнерстве с местными НПО укрепила местный потенциал в вопросах, касающихся жертв. Однако участие международных субъектов должно быть направлено на создание возможностей, расширение прав и возможностей и укрепление местных субъектов, а не на их замену или копирование их работы. Как отметил один угандийский наблюдатель, такие отношения подразумевают добавление стоимости, поэтому роль международных организаций заключается в оказании помощи местным субъектам в осуществлении гуманитарного ответа на наследие конфликта, соответствующего международным стандартам. Даже если работа международных НПО по конкретному вопросу в конкретной стране ограничена по времени, она может стать основой для продолжения этой работы местными НПО. Например, в Центральноафриканской Республике после завершения финансируемой ПРООН программы по предоставлению психологических консультаций и обучению жертв изнасилований навыкам получения средств к существованию, возникла местная НПО, которая продолжила документировать эти преступления и лоббировать судебное преследование. Международные организации должны убедиться в том, что местный потенциал для продолжения деятельности, ранее контролируемой и осуществляемой ими, сохраняется на местах до того, как они прекратят свою деятельность в стране. Только в этом случае можно будет взять на себя обязательства по удовлетворению потребностей жертв в долгосрочной и устойчивой перспективе.
Мы считаем, что ОГО выполняют следующие роли в программах возмещения ущерба:
a. Адвокация и активизм
b. Финансирование
c. Дизайн
d. Реализация
e. Мониторинг
f. Другие виды деятельности
Интервьюируемые привели примеры того, как ОГО выполняют каждую из этих ролей на местах в соответствии с этими категориями.
1. Адвокация и активизм
ОГО могут играть важную роль в адвокации и судебных разбирательствах от имени жертв. Это может принимать различные формы, включая мобилизацию сообщества, политические демонстрации, художественные инсталляции, кампании в социальных сетях и стратегические судебные процессы. Каждое из этих действий может быть использовано для дополнения других или может осуществляться различными организациями, работающими вместе. Хотя социальные медиа относительно недавно стали частью инструментария активистов для привлечения внимания к делу, подобным образом в конце 1990-х годов движения за возмещение ущерба жертвам по искам о принудительном труде в Германии использовали рекламу в газетах и журналах в США, чтобы заставить компании выплатить компенсацию наряду с переговорами и судебными разбирательствами в американских судах. Пропаганда и активизм играют важную роль в работе с жертвами, информировании и просвещении их об их правах и сравнительной практике, мобилизации более широкой поддержки и пробуждении общества к требованиям жертв о возмещении ущерба.
ОГО также играют важную роль в объединении жертв для того, чтобы они могли рассказать о своих страданиях, потребностях и правах. Затем они могут быть переведены в политические требования и стратегии судебного разбирательства. Некоторые ОГО могут опираться на широкую базу членов для мобилизации коллективных действий и расширения требований правосудия переходного периода, включая вопросы социальной справедливости. В Колумбии один из респондентов рассказал о роли своей организации в адвокации:
Эта организация родилась в результате конкретного случая сексуального насилия в Уарабе в Антиокии, где люди не говорили о сексуальном насилии, поэтому они решили сделать это. В отношении сексуального насилия существует своего рода хронология, когда люди молчали, а теперь они говорят об этом.
Адвокация может означать, что ОГО предпринимают действия для удовлетворения потребностей жертв там, где не существует официального механизма возмещения ущерба, возглавляют усилия по созданию такого механизма, а затем предоставляют жертвам пространство для значимого и критического взаимодействия с таким механизмом. Таким образом, ОГО могут создавать и/или проводить кампании по созданию платформ, позволяющих жертвам напрямую говорить о своем опыте, потребностях и интересах, как это можно видеть на примере Национального плана возмещения ущерба в Гватемале. Аналогичным образом, если официальные механизмы или процессы недостаточны или неадекватны, НПО могут вмешаться, чтобы устранить этот пробел или потребовать его устранения. Это может включать в себя участие ОГО в общественных дебатах для поддержки существующих или поощрения новых кампаний. Ярким примером этого является кампания группы жертв WAVE в Северной Ирландии по созданию пенсионной системы для тяжелораненых. Такое участие может занять годы и даже десятилетия, учитывая сопротивление или незаинтересованность государства или общества.
ОГО также играют ключевую роль в информировании общества и пострадавших сообществ о концепциях правосудия переходного периода, внутренних и международных возможностях возмещения ущерба и критических дискуссиях о прошлом. Выявление союзников и противников является ключевым моментом в продвижении программы возмещения ущерба ; создание альянсов и сетей поддержки может способствовать адвокации по возмещению ущерба. В деле Сепур Зарко в Гватемале, где военные убивали мужчин из числа коренного народа майя и обращали в сексуальное рабство их жен, вместе с жертвами был создан Альянс за разрушение молчания и безнаказанности (Alianza Rompiendo el Silencio y la Impunidad), в который вошли адвокаты, специалисты по психосоциальной работе и женщины-активистки. Использование внутреннего законодательства и сопровождение женщин из коренного народа киче в поисках возмещения за сексуальное насилие было признано важной “методикой” для “женщин, преобразующих мир”, чтобы противостоять дисбалансу сил, когда жертвы в одиночку добиваются правосудия против могущественных преступников.
Необходимо сделать выбор, основываясь на характере претензий, имеющихся доказательствах и доступности юридических форумов, в отношении того, какие дела следует рассматривать. Возможно, потребуется использовать различные стратегии судебного разбирательства, в том числе учитывать судебную практику того или иного учреждения и использование им сравнительных прецедентов. Один из участников семинара рассказал о том, как в своей национальной юрисдикции при отстаивании прав жертв на возмещение ущерба, ссылки на чилийскую судебную практику больше привлекали судей, чем дела Межамериканского суда. В то же время формулировка возмещения ущерба в терминах правосудия переходного периода может быть слишком “нишевой” или не соответствовать средствам правовой защиты, доступным в рамках национального законодательства, или в тех случаях, когда они исчерпаны через региональные или международные органы. Такие судебные разбирательства могут перекликаться с нарративом жертв, например, геноцидом или сговором.
Стратегические судебные процессы местных и международных ОГО (как на национальном, так и на международном уровнях) оказались эффективным инструментом поддержки борьбы жертв за привлечение к ответственности. Например, дела Кантуты и Барриос Альтос в Межамериканском суде по правам человека способствовали, наряду с рядом других факторов, окончательному осуждению бывшего президента Перу Альберто Фухимори, несмотря на существовавший ранее риск того, что он мог воспользоваться перспективным помилованием. Аналогичные усилия можно наблюдать в Гватемале, Чаде, Филиппинах и Северной Ирландии, где ключевую роль играют жертвы, местные и международные ОГО, объединившиеся для привлечения виновных в нарушениях к ответственности, будь то через гражданские или уголовные суды.
2. Финансирование
Хотя ОГО могут не участвовать в финансировании процессов возмещения ущерба как таковых, они, тем не менее, играют важную роль в сборе средств для оказания другой поддержки, которую они предоставляют жертвам. Это финансирование может быть использовано для оказания ОГО услуг по возмещению ущерба жертвам; будь то деньги на оплату социальных мероприятий для группы, покрытие расходов на терапевтическое и реабилитационное лечение отдельных жертв или финансовая поддержка содержания музеев и архивов, в которых хранятся и/или передаются показания жертв. Или это может подразумевать косвенное финансирование ОГО временных мер, таких как стратегические судебные процессы, которые позволят жертвам получить доступ к правосудию. ОГО часто подают заявки на финансирование от доноров или государственных учреждений, но они также могут играть важную роль, помогая жертвам самостоятельно ориентироваться в этих сложных процессах подачи заявок; информируя жертв о том, какое финансирование доступно, где оно доступно, каковы критерии приемлемости и как можно подать заявку.
3. Дизайн
ОГО играют важнейшую роль в разработке программ возмещения ущерба. ОГО используют свой опыт и знания в области консультирования, создания сетей и работы с жертвами (и в их интересах) для выработки рекомендаций о том, как должны быть разработаны и реализованы программы возмещения ущерба. Один из респондентов в Непале рассказал о различных способах участия его организации в разработке программ возмещения ущерба:
Мы совместно с КПЧ [Комиссия по правам человека] возглавили проект по поддержке правительства в разработке ряда программ. Мы начали с разработки программы возмещения ущерба, где мы разработали политику и программу возмещения ущерба, а затем мы также оказали поддержку, это было с Министерством мира и реконструкции. И мы осуществили проект технической помощи с самим [Министерством мира и реконструкции] по предоставлению психосоциального консультирования и поддержки лицам, пострадавшим от конфликта. Мы не реализовывали программу, а только разработали инструменты и механизмы, которые были необходимы… Мы также разработали инструменты мониторинга и оценки и стратегии работы с населением, а до этого, когда мы закончили проект CHR, мы помогли правительству разработать и спланировать программу самозанятости. Это было совместно с, я думаю, MOPR работал с Royal Bank, и там мы разработали эти стратегии по работе с населением.
Хотя этот респондент отметил, что их организация не участвовала в реализации и/или мониторинге этих программ, которые они помогали совместно разрабатывать, другие респонденты говорили о том, что их организации выполняли эти функции в других местах. Например, респондент из другой гватемальской ОГО рассказал о том, как их организация помогала в осуществлении компенсаций семьям жертв насильственных исчезновений, предоставляя “техническую поддержку в отношении баз данных и реестра исчезнувших”. .
В то же время перенос программы возмещения ущерба из одного контекста в другой является проблематичным. Некоторые участники семинара обсудили опыт Мексики, где колумбийский Закон о жертвах 2011 года был перенесен в мексиканский Закон о жертвах 2013 года. Это очень сложный закон, и его требования к требованиям о возмещении ущерба делают его невыполнимым и недоступным для большинства жертв. Жертвам приходится добиваться либо международного или регионального решения, либо судебного решения, либо прокурора, который считает невозможным преследование частных субъектов. Несмотря на это, с 2016 года ОГО требуют применения подхода правосудия переходного периода для борьбы с безнаказанностью за десятки тысяч исчезновений и более 150 000 внесудебных убийств, а также надлежащего финансирования и более доступной программы возмещения ущерба.
4. Реализация
В некоторых контекстах государство не может или не хочет предоставлять компенсацию жертвам, и ОГО пытаются за счет своего ограниченного финансирования и возможностей предоставить жертвам некоторую неофициальную компенсацию. ОГО могут играть важную роль в мобилизации общества и формировании политической воли для обеспечения возмещения ущерба, будь то путем выполнения рекомендаций комиссии по установлению истины о возмещении ущерба, прохождения законопроектов через законодательные органы или судебных решений. Одна гватемальская ОГО рассказала о своей практической роли в перемещении и захоронении останков исчезнувших людей:
Мы поддерживали перевозку людей и продовольственное обеспечение в течение тех дней, когда длится процесс эксгумации и психосоциального сопровождения, когда мы говорим, что это необходимо, и есть возможность сделать это в процессе ингумации. В основном, вклад программы в историю этого процесса заключался в покупке, например, гробов, продовольствия, скажем, экономического вклада с точки зрения религиозного акта того, что они могут попросить, и психосоциального сопровождения, когда, например, нет НПО, которая также охватывает вопрос психосоциального сопровождения.
Один респондент из Колумбии рассказал о более практической роли, которую взяла на себя организация жертв в решении проблемы исчезновения, обращаясь за информацией непосредственно к осужденным членам вооруженных групп, несущих ответственность:
94 женщины из этой организации посещали тюрьмы, и каждая из них принесла список имен, а в некоторых случаях и фотографии исчезнувших людей, среди которых была фотография их сына или родственника, который исчез. Поэтому они боялись оставлять фотографии у них [заключенных], но они показывали их, и человек в тюрьме говорил, что мы изучим эти фотографии и эти имена и подумаем, где они находятся. Таким образом они нашли [останки] 68 человек. Им было очень трудно лично пойти туда и встретиться лицом к лицу с человеком, который, возможно, убил и исчез их близких, но они должны были приложить эти усилия, чтобы показать другим людям, что это возможно.
5. Мониторинг
Другие респонденты отметили, что их организация играет определенную роль в мониторинге реализации программ, в разработке которых они принимали участие. Респондент из Перу рассказал о том, как его группа участвовала в привлечении внимания к проблеме принудительной стерилизации, разработке политики возмещения ущерба пострадавшим от нее и последующем мониторинге реализации этой политики:
Пять лет назад мы создали рабочую группу, которая следит за возмещением ущерба в области принудительной стерилизации, и наша цель – способствовать возмещению ущерба женщинам, которые стали жертвами, а также поддерживать укрепление самих себя. В другом смысле мы работаем с политическим воздействием на государство, во-первых, чтобы оно признало этот вопрос как серьезную проблему в отношении женщин, во-вторых, разработало политику, и в-третьих, обеспечило ее выполнение… Но существует проблема с ее реализацией, поэтому мы собираем требования многих женщин и учреждений, которые работают в провинциях страны, а затем просим о проведении встреч с государственными учреждениями, которые в этом участвуют. Например, министра юстиции, здравоохранения, [и] женщин, чтобы рассказать, что происходит, чтобы они могли присутствовать. Мы уже поддержали три встречи женщин, желающих заявить о себе на международном уровне, и эти женщины все больше заявляют о себе.
Соответственно, ОГО играют важную роль в обеспечении прозрачности процесса правосудия переходного периода и привлечении правительств к ответственности за выполнение своих международных обязательств в отношении прошлого.
6. Другие виды деятельности
ОГО предоставляют жертвам, их семьям и союзникам важное пространство для общения, налаживания связей и участия в неформальном или самовосстановлении, которое хотя и не является возмещением ущерба, но помогает неформально смягчить некоторые последствия нарушений. ОГО осуществляют ряд репаративных мероприятий, таких как рассказывание историй, искусство, включая стеганые одеяла памяти, садоводство, перерывы на отдых, танцы, поминальные молитвы, поминовение, и картирование тела, чтобы помочь жертвам рассказать о психологических проблемах или сексуальном насилии. Один угандийский музыкант, работающий с жертвами, рассказал о роли песен в культуре ачоли:
Она действительно помогает дать надежду безнадежным, она действительно говорит с сердцем тех, кто пострадал от инцидента, что бы ни произошло в то время. … Это также один из способов сохранения памяти, но, прежде всего, это сохраняет запись и действует как инструмент консультирования. Вы знаете, что музыка глубоко проникает в сердце. Временами у вас не остается другого выбора, кроме как прислушаться к этому голосу.
В коренных или племенных сообществах само сообщество может быть важным в оказании поддержки жертвам в рамках их собственного космовидения. Семьи или ассоциации жертв могут играть важную роль в помощи жертвам в преодолении трудностей или самовосстановлении через солидарность и обмен опытом, как путь к “социальному восстановлению смысла и идентичности” после неоднозначных потерь, вызванных исчезновениями. Организация себя в группу жертв может стать для них способом коллективного самовосстановления и поддержки друг друга. Как сказал один из защитников жертв, которые в течение сорока пяти лет искали правду, “кампания – это наша терапия”. Другой участник кампании сказал, что “ничего не делать было бы медленной смертью, борьба за справедливость поддерживала нас”. Жертвы также нашли в себе силы поделиться своим опытом с другими жертвами или попросить других жертв сопровождать их на судебных заседаниях или при возвращении останков.
Для некоторых жертв возможность поговорить с другом, членом семьи или консультантом помогла им справиться с утратой в рамках организации жертв. Как сказала одна жертва из Северной Ирландии: “Я думаю, лучшее, что может сделать каждый, и это всегда было моим спасением, – это поговорить. Знаешь, когда ты разговариваешь с людьми и понимаешь, что они такие же, как и ты”. Некоторые жертвы в Уганде поделились схожими чувствами, отметив, что порой было легче “открыться” и поговорить об общих проблемах с жертвами аналогичных нарушений, таких как сексуальное насилие. Не все могут иметь такую социальную поддержку и вместо этого сталкиваются с дальнейшими страданиями и изоляцией. Тем не менее, некоторые жертвы приходят к выводу, что они не хотят, чтобы их социальная жизнь определялась их участием в группе жертв или ОГО, а имеют свою собственную жизнь вне их идентичности жертвы. Другие обнаружили, что сосредоточение на настоящих и будущих проблемах, таких как работа в местной общественной организации, вместо того, чтобы зацикливаться на прошлом, приносит больше пользы. ОГО могут предоставить ряд структур поддержки, мероприятий и выходов для жертв, чтобы нормализовать их повседневную жизнь после грубых нарушений прав человека.
В целом, существует целый ряд ролей, которые ОГО играют в процессах возмещения ущерба. Будь то организация движений жертв, расширение возможностей и создание платформ для жертв, защита интересов жертв путем обеспечения включения определенных видов ущерба в повестку дня по возмещению ущерба, использование взаимодействия с жертвами для руководства разработкой программ возмещения ущерба, помощь в реализации программ путем повышения осведомленности о механизмах и процессах в группах жертв или предоставления необходимой технической поддержки и практической помощи на местах для осуществления определенных процессов, или поддержка жертв через стратегические судебные процессы, когда процессы возмещения ущерба не осуществляются должным образом, ОГО являются ключевыми заинтересованными сторонами с ценным вкладом в программы возмещения ущерба. Во многих случаях жертвы сами формируют группы гражданского общества, чтобы добиваться доступа к правосудию, правде и возмещению ущерба, причем эти ОГО часто играют центральную роль в процессах правосудия переходного периода “снизу”.
7. Какой уникальный вклад могут внести ОГО в возмещение ущерба?
Участие ОГО в процессах возмещения ущерба приносит значительную пользу, поскольку ОГО имеют благоприятные возможности для выполнения своих различных функций по адвокации, разработке, мониторингу и реализации. Это особенно верно в условиях, когда постконфликтное государство слабо и/или не может или не хочет возместить ущерб, нанесенный жертвам. Как отметил один гватемальский респондент, ОГО в таких условиях помогают заполнить вакуум:
Что происходит в Гватемале? У нас очень слабое государство со многими недостатками. И тогда организации начали заполнять те пробелы, которые есть у государства, чтобы иметь возможность действовать в интересах этих жертв, чтобы у них была такая активность и чтобы у них был голос.
Без участия ОГО вопрос о возмещении ущерба может не попасть в повестку дня постконфликтного периода. Даже если государства готовы решать этот вопрос, ОГО могут лучше выполнять определенные функции, чем государство.
Возможно, самым большим преимуществом участия ОГО в программах возмещения ущерба является сила и богатство социального капитала, которым они часто обладают. Этот социальный капитал был создан благодаря наличию общинных и общественных сетей, налаженных связей, общих норм и достаточного доверия со стороны избирателей, с которыми и для которых они работают. Субъекты гражданского общества не только пользуются большим доверием на низовом уровне, чем государственные органы, но и часто обладают большими знаниями на местах. ОГО, по крайней мере, в определенных контекстах, могут иметь лучшие возможности – как физические, так и социальные – для взаимодействия с жертвами по вопросам возмещения ущерба. Наблюдатель из Гватемалы предположил, что они могут взаимодействовать с жертвами по вопросам возмещения ущерба, потому что “мы 25 лет занимаемся этой работой, и за это время уже возникло определенное доверие к организациям, к семьям, потому что это не изолированные усилия, а преемственность”. Наличие прямого доступа и доверия со стороны жертв, безусловно, может помочь ОГО в плане адвокации от имени жертв и последующего учета мнений жертв в процессах разработки и реализации.
Социальный капитал, которым обладают ОГО, как показывает следующее наблюдение из Перу, также может быть жизненно важным для поощрения жертв к участию в консультационных процессах, контролируемых внешними государственными органами:
Я бы не смогла организовать общественные слушания, если бы не делала это вместе с правозащитниками, потому что именно правозащитники имеют контакты с жертвами. … Если бы с самого начала не было вмешательства правозащитных органов, мы бы ничего не добились, то тогда сама по себе КВР [комиссия по установлению истины] не смогла бы ничего добиться, если бы она собралась, у нее не было бы контактов, то есть если бы она поехала в какое-то место, чтобы провести семинар, она не смогла бы этого сделать без правозащитного органа, который их организовал, который их пригласил. То есть, CVR мог созвать семинар, но без правозащитных органов, которые мы организовывали, не было возможности связаться с жертвами.
Аналогичную мысль высказал респондент из Колумбии, который предположил, что в то время как ОГО нуждаются в ресурсах от государства, в то же время официальные органы полагаются на местные организации для осуществления деятельности на местах в труднодоступных сообществах:
Мы как государство не могли войти в регион, потому что в то время у государства не было для этого сил, поэтому мы нашли партнеров в регионах, и эти партнеры – все региональные программы мира и развития. 98% этих партнеров в регионах – организации, возглавляемые католической церковью, потому что в этих регионах влияние католиков составляет 100%, и нам нужны были низовые организации, чтобы мы могли войти в регион. У этих программ уже были проекты, низовые организации, которые позволили нам войти в регионы. Точно так же мы используем модель общества, не оператора, а общества, то есть мы входим в регион на равных. Но мы сами всем управляем: они наши партнеры в регионе, но управляем мы. В рамках этого процесса, будучи небольшими структурами, которые не могли управлять большим количеством ресурсов для вас, мы в рамках того же соглашения взяли ресурсы, которые мы делили с ними, управляли ими, и как часть контрагента, предоставленного государством, мы заключили с ними контракты, чтобы иметь возможность работать с ними, для их деятельности.
Стоит также учитывать, что социальная ценность ОГО может приобретать повышенную актуальность и значимость для некоторых групп жертв. Это особенно актуально для тех жертв в сообществах, которые исторически были/есть отчуждены от государства и могут больше доверять ОГО, которые могут выступать в качестве противовеса естественному недоверию к государственным институтам. В этом контексте ОГО могут информировать жертв о конкретных процессах и механизмах, а затем поощрять их к участию в этих процессах и механизмах, несмотря на возможные опасения жертв. Таким образом, ОГО могут позиционировать себя для работы в поддержку официальных механизмов, при этом их роль заключается в том, чтобы выступать в качестве посредника между жертвами и такими органами.
ОГО также могут привнести дополнительную ценность в техническую сторону процессов возмещения ущерба. НПО, особенно в Латинской Америке, уже давно занимаются сбором и обобщением значительных объемов материалов, связанных с прошлыми нарушениями. Это включает в себя составление архивов, участие в местных практиках памяти, составление баз данных о жертвах и т.д. Их усилия имеют несколько потенциальных возможностей прямого использования в программах возмещения ущерба, будь то предоставление необходимой документации в судебных делах, где жертвы добиваются возмездия , или использование их баз данных для включения в растущее использование реестров жертв, предназначенных для регистрации всех тех, кто имеет право на программы возмещения ущерба.
ОГО также могут помочь преодолеть разрыв между более сложными техническими аспектами процессов возмещения ущерба и менее сложными аспектами, обращенными к жертвам. ОГО могут с пользой перевести внешние, абстрактные и высокотехничные нормы в местную повседневную реальность для пострадавших сообществ. Один из респондентов из Уганды подчеркнул важность перевода норм из международного уголовного права в местный опыт в своей собственной работе с жертвами:
Мне повезло, что один из адвокатов, которого мы привлекли… он работал в Гулу рядом с жертвами, и все в Гулу знают его как адвоката мега-FM, потому что он вел так много ток-шоу о МУС, объясняя работу МУС. Поэтому для него было гораздо проще выехать на место, встретиться с жертвами и объяснить им, что такое Отдел международных преступлений, процесс над Квойело, все, что связано с Римским статутом. Так что у нас есть еще одна леди…., она также была очень, очень полезна, она, конечно, обеспечивает гендерный баланс. Так что у вас есть и женщина, и мужчина, которые ходят к жертвам, опрашивают их и убеждаются, что они знают, что их представляют юридически, дают им информацию о том, как они могут участвовать, и это было очень полезно в плане обвинительного заключения, потому что где-то по пути во время досудебного разбирательства они поняли, что преступления СГН были совершены против этих жертв, но они нигде не фигурировали в обвинительном заключении.
Фактически, в данном случае процесс перевода норм оказался взаимовыгодным; жертвы были проинформированы о том, что такое судебный процесс, как он будет работать и почему он происходит, в то же время их адвокаты смогли выявить отсутствие СГН в обвинительном заключении.
В то же время один из колумбийских респондентов рассказал о том, как их организация участвовала в переводе сложной судебно-медицинской экспертизы, связанной с поисками исчезнувших людей, в удобоваримые термины для жертв и их юридических представителей:
Второе, что мы делаем, – это гарантируем… что и жертвы, и правозащитники имеют судебную экспертизу рядом, чтобы они не думали о мире судебной экспертизы как о чем-то далеком, абстрактном и о чем они только слышали… И я думаю, что способность жертв понять техническую процедуру, которая позволяет им перейти из одной точки в другую, и иметь уверенность и гарантию того, что их вопросы будут решены, сама по себе является репаративной.
Этот случай говорит о том, что преимущество участия ОГО в процессах возмещения ущерба заключается не только в том, что они могут обеспечить информирование жертв о существовании конкретных процессов и механизмов, но и о том, как эти процессы и механизмы функционируют на практике.
Раздел 3. Какую роль могут играть доноры в процессах возмещения ущерба?
Доноры могут играть различные роли в процессах возмещения ущерба. Это может быть оказание технической помощи (например, финансирование экспертизы по администрированию возмещения, сбору или хранению данных); финансирование конкретных форм мер по возмещению ущерба, таких как специализированные медицинские вмешательства (например, пластическая хирургия для жертв ожогов); поддержка конкретных процессов, таких как финансирование надзора или поддержка ОГО в предоставлении дополнительных услуг и информировании общественности; внесение взносов в целевые фонды возмещения ущерба. Доноры также могут высвободить финансирование для возмещения ущерба через более широкие программы условного списания долгов, оказания помощи в возвращении активов и оказания давления на другие государства или ответственных субъектов с целью возмещения ущерба. Доноры могут участвовать на разных этапах процесса возмещения ущерба, как непосредственно в финансировании конкретных мер по возмещению ущерба, таких как специализированная медицинская реабилитация, так и более косвенно в поддержке ОГО в их правозащитной деятельности.
Хотя доноры играют очевидную роль в финансировании программ возмещения ущерба, степень и характер этой роли остаются открытыми для интерпретации. Поскольку возмещение ущерба в самом строгом смысле слова предполагает устранение вреда ответственными лицами, можно привести аргумент, что возмещение ущерба должно осуществляться только теми, кто его причинил. Такая позиция предполагает, что хотя доноры международного сообщества, безусловно, могут финансировать программы возмещения ущерба путем предоставления технической помощи и содействия в наращивании потенциала, им все же следует избегать прямого предоставления возмещения ущерба, такого как компенсационные выплаты и реституция земли. Это бремя ложится на тех, кто несет ответственность за причинение вреда жертвам. С практической точки зрения, осуществление таких мер по возмещению ущерба, как медицинская реабилитация, компенсация и даже строительство мемориалов, требует полномочий, одобрения и юридического соответствия местным и национальным законам, а также возможностей, офисных помещений и персонала для осуществления таких мер, которые лучше поручить государственному министерству, а не внешнему донору. Интервьюируемые повторили этот аргумент на всех исследуемых участках:
Я не думаю, что в обязанности международного сообщества входит финансирование репараций. По определению, я думаю, что возмещение ущерба, в некотором смысле, происходит между государством и его гражданами, между лицами, совершившими насильственные нападения, в результате которых жертвы возместили ущерб. Я думаю, что там, где международное сообщество готово оказать поддержку, это больше техническая сторона. Так, например, финансирование и поддержка агентств, которые отвечают за финансирование репараций, разминирование, например, есть очень значительная сумма международных денег, которая идет на это… Есть поддержка с этой стороны, но не своего рода, если хотите, грант Группе по делам жертв для выплаты репараций и не будет.
Есть аспекты возмещения ущерба, которые партнеры по развитию в идеале не должны брать на себя. Вопросы, связанные с компенсацией, это должны быть деньги, которые поступают из государственных средств, потому что это означает, что мы фактически получаем деньги налогоплательщиков… Так что есть аспекты возмещения ущерба, в которые партнеры по развитию могли бы внести свой вклад. Но есть аспекты, где государство должно взять на себя ответственность. У меня были бы оговорки по поводу создания трастового фонда для жертв на национальном уровне по разным причинам.
Я поехал в Европу со своей шляпой, я был в Норвегии, я был в Швеции, я был в Бельгии, во Франции, в Англии, в Испании, со своей шляпой, и я сказал им: “Послушайте, ни песо на возмещение ущерба, но помогите нам создать реестр жертв, помогите нам технически, помогите нам подготовить психологов, экспертов по трауру, по травме; помогите нам подготовить специалистов по разрешению конфликтов, помогите нам по всей технической части; но я согласен с вами: ни песо на возмещение ущерба норвежцам, ни песо. Потому что если колумбийская элита не заплатит за то, что она сделала, за совершенные преступления… [тогда] колумбийская элита умоет руки. Нет, колумбийская элита должна взять на себя расходы за совершенные преступления, поэтому я считаю, что международное сотрудничество должно заключаться в технической поддержке, но никак не в репарационных ресурсах.
По мнению других, участие доноров в процессах возмещения ущерба не должно заменять ответственность государства за обеспечение жертв:
Мы стараемся делать все возможное, но всегда напоминаем правительству, что это их ресурсы, это их основная обязанность гарантировать права, а также восстанавливать, в случае, если речь идет об ущербе обществу.
Один угандийский респондент зашел так далеко, что заявил, что в некоторых случаях, даже если доноры могут финансировать определенные механизмы и процессы, такие как инициативы по восстановлению истины, их практический успех все равно зависит от участия государства:
Я думаю, что проблема не в том, могут ли доноры финансировать или поддерживать возмещение ущерба, а в том, что даже если бы доноры или партнеры поддерживали аспекты возмещения ущерба к удовлетворению людей, все равно… весь мандат на это по-прежнему лежит на правительстве. Речь идет не только об определении людей и предоставлении им денег… речь идет о целом аспекте, который доноры или партнеры по развитию могут сделать, например, только для физического ремонта… мы можем поддержать, возможно, некоторые экономические мероприятия, но другие аспекты не будут рассмотрены, потому что другие аспекты требуют обязательств правительства, рассказа о правде и всего остального.
1. Некоторые проблемы и риски, связанные с участием доноров
Существует определенный скептицизм в отношении роли доноров в процессах правосудия переходного периода. Некоторые предполагают, что через доноров международное сообщество использует видимость улучшения демократии для внедрения неолиберальных рыночных реформ, а не для реального устранения экономических первопричин конфликта и структурного неравенства. Исходя из этого, некоторые задаются вопросом, финансируют ли доноры лишь ограниченные по времени интервенции или же они финансируют структурные изменения, необходимые для предотвращения повторения насилия. Существует опасность того, что проекты по возмещению ущерба, осуществляемые под руководством доноров, такие как те, которые находятся на рассмотрении Чрезвычайной палаты в судах Камбоджи, становятся “домашними” проектами элиты, которые существенно не улучшают положение жертв или не признают их правомочность формировать возмещение ущерба в соответствии со своими потребностями.
Международное сообщество и иностранные доноры склонны отдавать приоритет вопросу “правосудия” и верховенства закона в форме судебного преследования и наказания, а не другим решениям, ориентированным на жертву. Как следствие этого, основная часть международного финансирования традиционно направлялась на проекты по верховенству права и международному уголовному праву, а не на программы возмещения ущерба. Соответственно, большая часть донорского финансирования была перенаправлена на обеспечение верховенства права и создание потенциала, например, на строительство судов, обучение судей, разработку законов и их реализацию. В Руанде, например, Бельгийское техническое сотрудничество предоставило финансирование на такие разные цели, как обеспечение законодательного органа автомобилями, бензином и бумагой, компьютеризация Верховного суда и основание центра подготовки судей. Однако один респондент из Перу привел пример, когда финансирование международных агентств было использовано в более практических целях для жертв. Ссылаясь на финансирование МККК, которое позволило перезахоронить исчезнувших жертв, он рассказал, как:
Благодаря Красному Кресту мы получили цемент, и мэр Вилькашуамана пожертвовал 12 000 солей, так что у нас были деньги, и мы также обратились к министру юстиции, Марисоль, она также оказала нам большую поддержку, и Красный Крест… нам удалось построить кладбище, и поставить 78 могил, оно уже построено.
Благодаря своей роли в финансировании доноры могут помочь ОГО укрепить программы возмещения ущерба на местах. В этом случае международное финансирование может быть направлено в гражданское общество, а не в слабую государственную систему, которая не может и/или не хочет удовлетворять потребности жертв. Например, в Камбодже донорское финансирование было направлено в гражданское общество, а не в ограниченную государственную структуру, что позволило сектору НПО развиться в сильную и разнообразную сферу. Аналогичным образом, в Боснии иностранная помощь привела к росту числа НПО, работающих различными способами для жертв и в разной степени с ними. .
Доноры могут пойти дальше в этом процессе, отказавшись участвовать в государственных программах возмещения ущерба, которые не удовлетворяют потребности жертв. Один из респондентов из Непала, например, утверждал, что публичная критика со стороны ОГО или, по крайней мере, их неучастие в процессе может стать сдерживающим фактором для международных доноров: “Правительство понимает, что доноры не поддерживают их, потому что они поступают неправильно… гражданское общество, все отступили, доноры даже не решились поддержать этот проект”. Это мнение поддержал один из респондентов из Гватемалы, который утверждал, что международное сотрудничество не должно ограничиваться “экономической и физической поддержкой”, но также должно включать “моральную поддержку” путем оказания давления на государство с целью удовлетворения потребностей жертв через программы возмещения ущерба. Эти наблюдения показывают, что ОГО должны сыграть свою роль в обеспечении соответствия программ возмещения ущерба целям, обращая внимание на те, которые не соответствуют этому критерию, в то время как доноры также должны сыграть свою роль в этом, отказываясь от участия в программах, которые явно не соответствуют требованиям на местах. Хотя первые, безусловно, могут привлечь внимание к неадекватности, плохой практике и недостаткам, в конечном итоге именно от вторых зависит принятие последующих мер путем отказа от финансирования или прекращения финансирования в первую очередь.
Также может оказаться, что доноры могут помочь заполнить пробел в финансировании, когда ограниченные государственные ресурсы могут поставить в невыгодное положение определенные группы жертв. Например, в Колумбии один из респондентов отметил, что помощь доноров была жизненно важна для поддержки проектов для перемещенных лиц, которые правительство не могло себе позволить финансировать:
Случай, о котором я вам рассказываю, – это случай конфликта по возвращению некоторых семей в союзе с Отделом реституции земли, и это был пилотный проект, поскольку у колумбийского государства не было денег, поэтому они стали союзниками, и Швейцарское сотрудничество поддержало возвращение этих семей экономически и немного также в методологии и стратегии, но оно сделало это, поддерживая и укрепляя компетенцию Отдела реституции. Это был очень важный пилот для вторых оккупантов… очевидно, что те вторые оккупанты, которые имели право на участие, приняли его с радостью, им было все равно, пришли ли деньги из Швейцарии, Колумбии или Китая. Они чувствовали, что о них, скажем так, заботятся.
Или, как отметил один из непальских респондентов, доноры могут совместно с другими, включая государство, вносить средства в фонды, которые используются, по крайней мере, частично, для возмещения ущерба жертвам:
Итак, в основном, поддержка со стороны международного сообщества осуществлялась через Непальский трастовый фонд мира, который был поддержан восемью донорами, включая Великобританию, Швейцарию и других доноров, общая сумма здесь, и через этот MPTF, правительство имеет фонд, 25 процентов было пожертвовано правительством Непала и 75 процентов от доноров. Итак, было 23 миллиона рупий, и они были потрачены на возвращение ВПЛ, чтобы позволить им вернуться домой и на интеграцию маоистов, их местные выборы и оплату инвалидов, раненых, жертв конфликта, и некоторые деньги также были потрачены на проект реконструкции.
Некоторые доноры могут способствовать неравенству в стране, что усугубило насилие или позволило власть имущим сохранить свой режим. В Тунисе комиссия по установлению истины определила, что политика жесткой экономии и развития Франции, МВФ и Всемирного банка способствовала коррумпированности режима Бен Али, и рекомендовала им внести свой вклад в возмещение ущерба. Участие доноров в возмещении ущерба должно учитывать политическую, социально-экономическую ситуацию и ситуацию в области безопасности на местах. Возмещение ущерба является политически спорным вопросом, и привлечение внимания к одним злодеяниям в ущерб другим может вызвать недовольство и обратную реакцию. Например, USAID финансировало создание мемориала в Курдистане в память о погибших и пострадавших во время химической атаки на Халабджу, в результате которой погибло более 5 000 мирных жителей и тысячи получили ранения. В 2006 году мемориал был атакован и разрушен из-за недовольства местного населения тем, что международные высокопоставленные лица и доноры посещают только мемориал; похоже, что больше внимания уделяется мертвым, а не текущим нуждам живых в разрушенном городе без инфраструктуры. Возмещение ущерба в контексте правосудия переходного периода должно происходить после того, как институты перейдут на новый уровень, то есть когда произойдут изменения в сторону верховенства закона. Когда доноры поддерживают возмещение ущерба в таких контекстах, они поддерживают устойчивую стабильность в стране/регионе. Напротив, доноры, которые поддерживают правосудие переходного периода без особых признаков изменений (Непал, Шри-Ланка, Уганда), могут восприниматься как соучастники статус-кво.
Государственная ответственность и устойчивость Поскольку ожидания жертв в отношении возмещения ущерба должны быть соответствующим образом обоснованы, ожидания доноров также должны быть реалистичными в отношении того, что может быть достигнуто, как это может быть достигнуто и когда это может быть достигнуто. Это может потребовать от доноров большей гибкости и фантазии в отношении того, как они измеряют и оценивают воздействие конкретных мероприятий на местах. Один колумбийский респондент заявил, что международное сотрудничество, как правило, порождает “много ожиданий” в отношении того, что могут дать конкретные программы и механизмы. Это означает, что “когда вы говорите с людьми об этой программе, они иногда говорят, что хотели и ожидали большего”. Это несоответствие между ожиданиями и результатами обнажает разрыв между “идеалом” правосудия переходного периода, который издалека видят ученые, политики и финансисты с Глобального Севера, и правосудием переходного периода как “реальностью”, с которой сталкиваются на местах практики и жертвы на Юге. Заботы доноров о “быстрой отдаче” и “хорошо потраченных деньгах” могут не совпадать с тем, что нужно или чего хотят пострадавшие жертвы. В других случаях это может привести к “усталости доноров”, когда доноры финансируют определенные мероприятия в определенных местах в течение нескольких лет.
Этому не способствует тот факт, что доноры склонны отдавать предпочтение инициативам в области верховенства права, которые не поддаются простой оценке с точки зрения соотношения цены и качества. По своей сути трудно показать, что трибуналы и судебные процессы обеспечивают “соотношение цены и качества”. Естественно, это очень дорогие и затяжные процессы, которые в конечном итоге позволяют справиться лишь с горсткой преступников и требуют огромных финансовых затрат. Аналогичным образом, доноры, финансирующие программы, направленные на решение структурных проблем верховенства закона (т.е. независимость судебной системы, реформа полиции и гражданский надзор за военными), могут глубоко изменить общество в сторону отказа от рецидивов. Однако, опять же, эти меры часто носят долгосрочный характер, и их успех трудно измерить. Хотя международные доноры могут попытаться найти в этих процессах некое подобие соотношения цены и качества, на местах в пострадавших районах эти процессы рассматриваются как пустая трата денег, которые лучше потратить на возмещение ущерба жертвам.
Интервьюируемые предположили, что события на местах развивались гораздо медленнее и неопределенными темпами, чем “быстрая отдача”, которой добивались доноры:
Когда речь идет о более глубоких аспектах правосудия переходного периода, где вы можете не увидеть результатов в течение двух или трех лет, вы можете их не увидеть. Они не хотят этого, потому что вы не можете поставить галочку, вы не можете ее поставить. Так что это еще одна проблема. Именно об этом я и говорил, что, на мой взгляд, необходимо провести форум, на котором доноры смогут узнать о некоторых из этих вопросов.
Это нашло отражение в кампании WAVE по выплате пенсии жертвам с тяжелыми травмами в Северной Ирландии, которой потребовалось более десяти лет борьбы жертв, многие из которых получили травмы 40-50 лет назад, чтобы добиться процесса возмещения ущерба спустя 25 лет после прекращения огня. Действительно, один респондент из Северной Ирландии даже предостерег доноров от преждевременных выводов о том, что определенные мероприятия в конкретных местах были успешными:
Я думаю, что люди не понимают, сколько времени требуется, чтобы преодолеть конфликт, и я думаю, что многие, особенно частные доноры, думают сейчас, что Северная Ирландия – это законченная статья, все сделано и убрано, я не знаю, где, возможно, они получили сигнал к пробуждению после краха политических институтов здесь, но это занимает больше времени, чем… это определенно заняло больше времени, чем я мог бы предположить.
Интервьюер из Уганды также предостерег от преждевременного отказа доноров от участия в конкретном объекте, ошибочно полагая, что определенные проблемы уже решены, или потому что они считают, что есть другие, более насущные вопросы, которые нужно решать в другом месте:
Доноры считают, что Северная Уганда восстановилась. Но опять же, когда вы приезжаете на место, многое еще не сделано и нуждается в поддержке доноров. Поэтому мы думаем о том, что, возможно, если где-то есть донор, который может помочь, ну, вы знаете, содействовать этому исследованию, то мы могли бы предоставить донорам отчет и сказать: “Смотрите, вот что происходит на местах. Таков статус восстановления после окончания войны. Я думаю, что доноры должны это понимать. Но есть недостаток понимания проблем на местах, процесса восстановления, и по этой причине они в основном отказываются от вложения своих денег в Северную Уганду, особенно в правосудие переходного периода… Я думаю, что необходимо провести форум, на котором доноров будут обучать некоторым из этих вопросов… Я думаю, что доноры должны быть… обучены правосудию переходного периода, потому что сейчас, если вы сделаете предложение донору и попытаетесь сказать: “Хорошо, я хочу содействовать примирению, традиционному процессу примирения. Они не купят это, они не купят это, потому что для них речь идет о чем-то, что повсюду вызывает тревогу. Ладно, вопросы беженцев, давайте пробежимся по ним. Хорошо, теперь проблемы в Сирии, так давайте побежим туда. Так что они ищут горячие точки.
Неспособность доноров сохранить курс на более сложные программы возмещения конкретного ущерба может привести не только к реабилитации жертв, но и к повторной виктимизации. Это включает в себя подвергание жертв стигматизации в постконфликтной обстановке. Эта опасность была подчеркнута колумбийским респондентом, который привел в пример ситуацию жертв сексуального насилия, участвовавших в одной из финансируемых донорами инициатив:
Иногда разные доноры помогают в разных аспектах, поэтому один из аспектов, который они выделили в отношении женщин, – это, прежде всего, проблема сексуального насилия. Но обычно происходит так: они создают эти проекты, приносят деньги организациям, и женщины действительно обращаются и начинают рассказывать о сексуальном насилии, которому они подверглись. Но как только эта мода проходит, как только деньги заканчиваются, как только люди больше не заинтересованы, эти женщины остаются сами по себе и подвергаются воздействию общества.
Очень важно, чтобы доноры избежали ловушки поиска “быстрых возвратов” и вместо этого признали, что любой процесс возмещения ущерба не только ограничен в плане того, что он может и не может обеспечить, но и может потребовать более долгосрочного взаимодействия с ОГО, жертвами и государством. Не следует недооценивать или отрицать временные рамки, необходимые для успешного процесса возмещения ущерба; в некоторых случаях могут потребоваться десятилетия для того, чтобы программы возмещения ущерба были реализованы для жертв после того, как жертвы выдвинули свое первоначальное требование о возмещении ущерба. Неспособность адаптироваться к этой реальности может в конечном итоге привести к тому, что доноры будут поощрять ожидания, которые не реалистичны на местах.
Хотя доноры играют важную роль в обеспечении подотчетности и прозрачности программ возмещения ущерба, как уже говорилось ранее, им все же следует избегать принятия слишком жесткой позиции, основанной на институциональном способе “видения” проблемы. Отдача предпочтения институциональному способу “видения” подотчетности может не подходить для каждого контекста. В некоторых случаях это может поставить в невыгодное положение определенные группы, работающие с жертвами. Это особенно актуально в тех случаях, когда НПО, работающие на местах в странах Южного конуса, оказываются в тисках западной бюрократии доноров и финансистов, которые ставят во главу угла подотчетность и результативность.
Истинность этой точки зрения можно увидеть в следующих комментариях одного колумбийского участника:
У нас было много проблем, финансовых проблем, с европейскими правилами: руководство Европейского Союза, которое очень строгое. У нас не было возможности попытаться помочь, и многим организациям пришлось вернуть деньги, ресурсы. За чистую логистику счетов… За счет, потому что номер был неправильный… Европейское руководство нам не разрешило, потом в конце концов нам пришлось сказать: “ну, если мы дали им 10 000 долларов, то верните мне 5”, и мы свели их с ума. Многим пришлось вернуть деньги.
Не умаляя важности прозрачности, вышеприведенные комментарии наводят на мысль, что жертвам могут отказывать в ресурсах не потому, что существует злонамеренное правонарушение или коррумпированная бесхозяйственность, а потому, что члены групп жертв не знакомы с тонкостями западной бюрократии.
Хотя это может иметь особое значение для незападных стран, бюрократические требования могут поставить жертв в невыгодное положение и в других контекстах. Например, удовлетворение требований бюрократии может означать, что некоторые группы вынуждены тратить больше времени на заполнение форм и ведение бумажной работы, чем на оказание влияния путем выполнения работы, на которую они фактически получают финансирование. На это указал один респондент из Северной Ирландии, который отметил, что им приходится “тратить два дня в месяц на заполнение формы мониторинга, чтобы указать всех, кто приходил в центр, для чего они пришли, что они получили от этого”. В то время как подотчетность и прозрачность жизненно важны для обеспечения того, чтобы потребности жертв должным образом удовлетворялись организациями, на которые возложена именно эта задача, в то же время они не должны видеть, как ОГО уходят в бюрократическую волокиту в ущерб реальному предоставлению повседневных услуг жертвам.
Доноры должны понимать, что процессы возмещения ущерба не укладываются в 2-3-летние планы финансирования, а обычно длятся 20-30 лет. Это может потребовать разделения финансирования на более финансируемые и проверяемые временные периоды и процессы, такие как начальное финансирование, связанное с мобилизацией ОГО в первые два-три года, регистрация жертв, реализация программы, а затем мониторинг и последующие действия. Другие доноры оказывали помощь в работе по возмещению ущерба, например, мониторинг расходования временной помощи в Непале, поддержка веб-сайтов CMAN в Перу, или финансирование PEACE ЕС на поддержку дополнительной терапии для групп жертв.
2. Какие существуют возможности для совместной работы ОГО и доноров в процессах возмещения ущерба?
Сотрудничество ОГО и доноров в области возмещения ущерба дает возможность извлечь уроки в плане “что работает” и, что не менее важно, что не работает, из других мест, которые ранее или в настоящее время занимаются этим вопросом. Доноры могут рассчитывать на то, что ОГО будут лучше понимать контекст и учитывать культурные особенности при поддержке процессов возмещения ущерба и мобилизации низовых организаций. Более активное участие иностранных субъектов в мероприятиях в области правосудия переходного периода привело к интернационализации “лучшей практики” посредством экспорта опыта и создания глобализирующихся практик и политик правосудия переходного периода. В настоящее время существует как расширяющееся поле знаний в области правосудия переходного периода и международного права, так и рыночный спрос на обучение, тренинги, передачу знаний и передового опыта.
Респонденты из разных стран рассказали о том, как “передовой опыт” был полезен для обоснования их подходов к возмещению ущерба. Один из колумбийских респондентов сказал, что проекты, финансируемые ЕС и включающие консультации с жертвами и местными ОГО, получили пользу от опыта международного сообщества:
ЕС занимается этим уже 20 лет, более 20 лет. Некоторые страны-члены занимаются этим гораздо дольше. Таким образом, существует, если хотите, европейский свод знаний, опыт, сеть, которые мы используем для определения того, что мы хотим сделать.
Аналогичным образом, респондент из Гватемалы указал на “важную роль”, которую играют внешние акторы, отметив, что в их случае это “борьба всех, как гватемальцев, так и негватемальцев, в данном случае есть гватемальские и негватемальские юристы, которые консультируют сообщества”. В Непале доноры смогли привнести международную перспективу в более широкий переходный процесс:
Весь мирный процесс рассматривался со стороны доноров, с их собственной точки зрения. Например, ПРООН с тех пор, это процесс в Гватемале, даже в то время, процесс в Нигерии, а Всемирный банк видел процесс в Афганистане, кто-то видел процесс в Судане. Поэтому они пытались не навязывать, а внедрять передовой опыт, который они видели.
Тем не менее, как отметил один колумбийский наблюдатель, обмен знаниями – это двусторонний процесс. Местные ОГО должны направлять тех, кто обладает особым опытом и/или средствами, в правильном направлении к тем жертвам, процессам и механизмам, которые могут извлечь из этого наибольшую пользу:
ЕС или любой из доноров не занимается поиском или выяснением того, что является лучшей практикой. Некоторые из них определяются прикладным подходом. В свою очередь, это происходит через сеть организаций гражданского общества, в основном церквей, с которыми ЕС, государства-члены и посольства поддерживают контакт. Некоторые из них приходят через правительство, которое определяет, где есть конкретные проблемы и конкретные потребности. Некоторые из них поступают через наши собственные организации, например, иногда, когда я посещаю определенные районы, я вижу общественную организацию или церковь, и они рассказывают вам о конкретном проекте, и вы говорите: “Да, это то, что мы, возможно, должны иметь”.
Необходимость двустороннего обмена знаниями о “передовом опыте” подтверждает опасения, высказанные другими участниками интервью, которые считают, что чрезмерное внимание доноров к следованию “передовому опыту”, увиденному в других странах, может привести к ошибочным подходам “один размер подходит для всех”. Это, по их мнению, часто упускает из виду важные контекстуальные и культурные различия между сайтами. Так, один угандийский респондент сообщил нам, что они намеренно отошли от колумбийской модели, потому что она плохо подходила к их собственному контексту:
Как институту нам пришлось эволюционировать, раньше у нас был такой подход, когда, как вы говорите, вы получали опыт. В Колумбии мы отказались от этого инструментария несколько лет назад. Мы постепенно отказались от него, когда поняли, что он не обязательно имеет значение, его формирует контекст, и это понимание действительно определило большую часть нашей работы в настоящее время в различных контекстах, минимальные базовые стандарты и передовой опыт, которые могут быть адаптированы, но приоритет в том, как они подходят к данному контексту.
Один из участников интервью, говоря о контексте Северной Ирландии, также подчеркнул важность того, чтобы политика правосудия переходного периода признавала местные особенности, которые могут не совпадать с опытом других стран:
Я думаю, что мы сталкиваемся с особыми проблемами, не то чтобы большими, чем в других странах, но они связаны с тем, что мы являемся страной первого мира с высоко легализованным обществом и различным доступом к власти. Так, у нас есть доступ, например, к ирландской диаспоре, или люди отсюда давали показания в Конгрессе США на прошлой неделе. В Гватемале происходят гораздо более серьезные нарушения прав человека, и у них нет такого доступа к Конгрессу США.
Кроме того, утверждается, что экспорт “передового опыта” из западных стран, таких как Северная Ирландия, в другие незападные страны может фактически способствовать сохранению структурного неравенства и асимметрии власти под видом развития, миростроительства и разрешения конфликтов. .
Хотя доноры и ОГО должны быть открыты для изучения опыта других мест, они не должны стремиться навязывать процессы или механизмы, которые противоречат местным нормам, упускать из виду важные особенности местного контекста или некритически пытаться повторить то, что было сделано в других местах. Существует реальная опасность того, что финансирование доноров и их концепция правосудия переходного периода могут негативно повлиять на работу ОГО, поскольку они стремятся соответствовать донорским концепциям правосудия вместо того, чтобы содействовать требованиям жертв. Усилия по соблюдению донорских стандартов участия и сопричастности могут означать, что только определенные ОГО могут соответствовать требованиям финансирования, что может отражать мнение элиты в городских районах, а не сельских жертв, или может привести к тому, что сфера ОГО станет зависимой от иностранной помощи и меняющихся приоритетов доноров. .
Значительной проблемой является поддержание поддержки доноров в течение длительного времени, когда процессы правосудия переходного периода могут занимать годы или десятилетия, а программы возмещения ущерба могут иметь подъемы и спады в своей реализации в связи с изменением государственного финансирования. Эти меняющиеся приоритеты могут означать, что долгосрочное участие в программе возмещения ущерба может быть затруднено новыми проблемами или кризисами в других контекстах. Если из-за смены приоритетов постоянная поддержка не оказывается в течение необходимого длительного периода времени, отказ от нее не только оставляет потребности жертв неудовлетворенными, но и подвергает опасности тех, кто работает на местах и может быть уязвим для обратной реакции. Необходимо следить за тем, чтобы ОГО и доноры не навязывали свой собственный взгляд на то, каким должно быть возмещение ущерба жертвам, без того, чтобы жертвы могли сформулировать то, что, по их мнению, было бы уместно. Поиск этого баланса предполагает диалог, но не для того, чтобы управлять ожиданиями жертв, а для того, чтобы информировать их о сравнительной практике, международных стандартах и возможностях инноваций.
Доноры также могут работать вместе с ОГО для повышения прозрачности и подотчетности посредством мониторинга процессов возмещения ущерба. Это включает вертикальную подотчетность между донорами и теми, кого они финансируют, и горизонтальную подотчетность между заинтересованными сторонами гражданского общества. Контроль программ возмещения ущерба со стороны ОГО и доноров может привнести прозрачность в процесс, позволяя выявить любые потенциальные пробелы в возмещении ущерба, а затем потребовать их устранения. Это представляет собой расширение их адвокационной роли; агитируя за введение программы возмещения ущерба, ОГО могут затем переключить свои функции на мониторинг эффективности этой программы и ее соответствия или несоответствия цели. Хотя обеспокоенность ОГО по поводу программ возмещения ущерба может быть доведена до сведения политиков в правительстве, реальность остается такова, что, как сообщил один перуанский респондент, слишком чувствительные государства могут отвергнуть критику своих программ возмещения ущерба со стороны ОГО как политизированную атаку. .
Однако мониторинг процесса не должен ограничиваться тем, предоставляют ли государства необходимые ресурсы. Напротив, он должен включать донорский надзор за тем, как используются ресурсы: выделяются ли они ОГО и группам жертв для удовлетворения потребностей жертв или выделяются на официальные механизмы и процессы. Это может защитить от нецелевого использования ресурсов в пострадавших округах, где локальные дисбалансы власти, гендерная динамика и т.д. могут позволить коррупции и кумовству просочиться в процесс. Этот аргумент привел один перуанский респондент, который сказал, что участие ОГО в процессе возмещения ущерба должно включать в себя:
Мониторинг и бдительность, чтобы эти программы выполнялись так, как ожидалось или, по крайней мере, как обязалось государство. Я считаю, что работа гражданского общества важна, когда оно выезжает на места и проверяет, что и с индивидуальными компенсациями, и с коллективными компенсациями есть некоторые проблемы: “Смотрите, у этой общины проблемы с коллективными компенсациями, в такой-то общине есть коррупция или они мошенничали с такой-то едой, чтобы быть индивидуальными, они забрали все деньги”, так обычно и происходит. Я думаю, что наблюдение должно иметь последующий мониторинг, чтобы оно было выполнено – это очень важная роль гражданского общества.
Прозрачность в отношении того, как финансирование фактически расходуется на местах, является важным вопросом для донорских агентств. ОГО предъявляют ряд строгих требований к финансированию, включая отчетность и аудит, что не всегда применимо к финансированию государственных учреждений или предоставлению услуг через частные корпоративные структуры. Один из респондентов отметил, что их агентство имеет ряд гарантий для обеспечения максимальной прозрачности, начиная с этапа подачи заявки и заканчивая процессом оценки после финансирования:
У нас есть специальное подразделение в Представительстве Европейского Союза, которое оценивает проекты, у них есть опыт, руководящие принципы и правила, по которым должен оцениваться любой проект, финансируемый Европейским Союзом. Посольства стран-членов делают то же самое, и затем происходит процесс утверждения… затем у нас есть процесс аудита и процесс оценки, чтобы убедиться, что проекты делают то, что они говорят, и деньги используются должным образом, что существует полная подотчетность и прозрачность.
Хотя собеседник признал, что это не устраняет риск нецелевого использования ресурсов, такой многоуровневый процесс проверки, безусловно, сужает возможности для нецелевого использования:
Все идет не так. Иногда возникают проблемы с деньгами, но существуют системы, позволяющие, прежде всего, свести их к минимуму, а затем провести аудит и оценить, что было сделано, и так далее. Они достаточно надежны, но да, время от времени, конечно, будут возникать вопросы о неправильном управлении деньгами, но они быстро решаются, как и должно быть, потому что это деньги европейских налогоплательщиков, и мы несем ответственность за то, чтобы они были потрачены правильно.
ОГО и доноры также могут работать вместе, чтобы разрушить и оспорить иерархию жертв. Конечно, ОГО и доноры могут закрепить и поддержать иерархию жертв, отдавая приоритет определенным жертвам и игнорируя других посредством разработки, управления и реализации конкретных программ. Существует также тот факт, что доноры не могут и не будут финансировать каждый процесс, что приводит к необходимой степени избирательности, которая может привести к иерархизации. Определенный ущерб и, как естественное следствие этого, определенные жертвы могут считаться более нуждающимися в немедленном исправлении, чем другие. Это может привести к восприятию, справедливому или ошибочному, что некоторые жертвы более важны, чем другие. В некоторых случаях такое восприятие может корениться в противоположных идеологических взглядах на конфликт, который пытаются разрешить программы возмещения ущерба. Доноров критикуют за финансирование только светских, “элитных” и интернационализированных субъектов гражданского общества, что ставит во главу угла технические знания, а не местное низовое руководство и понимание, что может привести к отстраненным, неэффективным или неуместным мерам, предоставляемым жертвам.
В то же время, ОГО могут преодолеть идеологический разрыв между группами жертв из противоположных политических групп, предлагая выход для консенсусного лоббирования по вопросам, которые влияют на всех жертв. Когда и где возникает коалиция, ориентированная на интересы жертв, чтобы преследовать общие интересы, становится сложнее игнорировать или не замечать требования жертв. Это повышает шансы на то, что процессы правосудия переходного периода будут разработаны и реализованы в соответствии с потребностями жертв. На эту способность преодолевать политизированные разногласия внутри группы жертв указал один наблюдатель из Непала, который отметил следующее:
ПРООН сыграла свою роль в объединении жертв с обеих сторон. И я думаю, что в международном масштабе и в сравнительном примере также весьма примечательно, что обе стороны жертв собираются вместе. В этом есть проблемы, так всегда бывает, потому что люди из двух разных групп, имеющие два разных идеологических фона, но в то же время, по сути, это одна из причин, по которой ГТО и КИДП в настоящее время серьезно относятся к жертвам, потому что они не являются разнородной группой или разными группами, говорящими о разных вещах, они говорят, что мы хотим одного и того же для всех жертв.
Даже те группы жертв, которые считаются эксклюзивистскими, оказались способны и готовы использовать символическую компенсацию и мемориализацию, чтобы помочь жертвам из разных стран найти общий язык. Например, один респондент из Северной Ирландии, который откровенно признал, что “подавляющее большинство людей”, обращающихся в его организацию, являются жертвами государственного насилия “из националистического/республиканского сообщества”, рассказал о том, как инициатива по созданию мемориального одеяла позволила группе обратиться к тем, кто пострадал от политического насилия ирландских республиканцев. Эта инициатива направлена против политизированной виктимности, объединяя жертв из разных слоев общества на простой почве памяти их близких:
Наш большой мемориальный квилт, который представляет собой мемориальное одеяло, где каждой семье жертвы предлагается возможность создать свой квилт, который постепенно объединяет все остальные, и я думаю, что в настоящее время у нас есть 11 панелей, по 90 на каждой панели, так что почти треть жертв конфликта теперь имеют свою панель, и здесь есть люди, убитые ИРА, UVF, государством. Все. Так что это очень важная вещь.
Будь то мобилизация жертв для проведения кампаний по вопросам, актуальным для всех жертв, или объединение жертв, пострадавших от действий различных субъектов, для совместной мемориализации на низовом уровне, ОГО могут помочь бросить вызов и разрушить иерархию виктимности. Тем не менее, ОГО и доноры сами по себе не могут нести ответственность за политические изменения или обеспечивать возмещение ущерба всему пострадавшему населению. .
ОГО и доноры также могут обеспечить, чтобы в результате программ возмещения ущерба не возникли новые материальные иерархии жертв. Или, по крайней мере, им, возможно, придется бороться с восприятием материальной иерархии через положения о возмещении ущерба. С одной стороны, это может отражать более общую трудность, связанную с тем, что приоритетность жертв в постконфликтных обществах, где многие члены общества так же материально обездолены и нуждаются в помощи, может привести к трениям и чувству обиды по отношению к жертвам. С другой стороны, это может быть связано с необходимостью поддерживать связь с жертвами и информировать их о том, как работают программы возмещения ущерба, что может частично помочь снять опасения, что некоторым жертвам предлагается больше, чем другим.
Напряженность, вызванная восприятием того, что некоторые жертвы получают больше, чем другие, была подчеркнута одним гватемальским респондентом, который заявил:
Я также скажу вам, что эта компенсация очень сложна, потому что мы должны уделять много предварительного психологического внимания, потому что в данном случае была небольшая борьба между самими жертвами, потому что иногда люди не понимали, мы должны были очень хорошо объяснить им, например, в этой группе было 3 брата, которые потеряли отца и 3 брата, поэтому очевидно, что у них была большая доля. Поэтому люди хотели, чтобы все получили все, но так быть не может. Поэтому у них были проблемы из-за этого, и в рамках рекомендаций, вытекающих из извлеченных уроков, я считаю, что психологическое внимание очень важно, даже в области возмещения ущерба, потому что если это невозможно, деньги всегда являются проблемой.
На необходимость откровенного разговора с жертвами по этому вопросу также указывал один респондент из Колумбии, который утверждал:
Они проделали большую работу, чтобы сформировать у людей представление о возмещении ущерба и о том, что оно означает. Так, например… конкуренция между, например, перемещенными жертвами и жертвами, которые пострадали от потери членов семьи. Так, перемещенный человек, потерявший жилье, если он работал на ферме, потерял своих животных, он будет считать, что это большая проблема для него, что он должен уехать в город, потерять свой образ жизни и начать просить деньги на улице. То же самое, например, для ребенка, который потерял родителей и не может больше учиться, жизненный план, который они планировали, просто не оправдался, и они потеряли эти возможности. Таким образом, эта организация работает над тем, чтобы люди поняли, что, конечно, потерять отца в молодости – это не одно и то же, что потерять отца в зрелом возрасте. Поэтому будут существовать различия в количестве денег, которые вам дают, просто в том, как это повлияло на вас.
Однако напряженность в вопросе возмещения ущерба существует не только между воспринимаемыми неравенствами между жертвами, пострадавшими от различных видов вреда, но также может существовать между жертвами, пострадавшими от аналогичных действий:
Проблема в том, что с тех пор, как этот вопрос сексуального насилия был поднят на первый план, иногда в одной и той же организации происходят разрывы, когда некоторые жертвы получают две минимальные зарплаты, потому что это произошло с ними, законы понимают женщин в этом смысле, а другие женщины этого не получают. Таким образом, возникает отсутствие баланса между тем, что предлагают разным женщинам, и это также оказывает негативное влияние на организацию.
Эту роль в смягчении напряженности по поводу воспринимаемого неравенства в возмещении ущерба целесообразнее рассматривать как продолжение роли ОГО в управлении ожиданиями жертв. В данном случае, информирование их о том, почему одни причинители вреда или жертвы получают определенные выплаты и услуги, а другие – нет.
3. Каковы недостатки расширения участия доноров в процессах возмещения ущерба и организациях гражданского общества?
Связанный с этим риск участия доноров в финансировании аспектов программ возмещения ущерба заключается в том, что эти доноры могут оказывать влияние на разработку, реализацию и измерение процессов возмещения ущерба. Это создает опасность следования интересам доноров, а не жертв, что умаляет саму цель возмещения ущерба. Способность доноров оказывать такое влияние была подчеркнута одним респондентом из Непала, который рассказал о том, как:
В основном, они приглашают доноров и представителей НПО на начальный этап и получают от них обратную связь. И чтобы реализовать проект в интересах донора, независимо от того, достигли они цели донора или нет, если в концептуальной записке есть какая-то цель, которая не соответствует интересам донора, тогда они дают обратную связь, что, возможно, мы можем реализовать этот проект таким образом, таким образом, и затем они собирают обратную связь и, возможно, устанавливают этот путь. Доноры также играют определенную роль в определении проекта.
Хотя это может не представлять проблемы там, где и когда интересы доноров, ОГО и жертв совпадают, это становится проблематичным, когда, как это часто бывает, мнения иностранных доноров и мнения ОГО и жертв на местах расходятся. Там, где возникает напряженность между этими сторонами, доноры имеют преимущество, поскольку они в состоянии выбирать, финансировать или нет те или иные вмешательства. Это позволяет им влиять не только на то, как разрабатываются и реализуются определенные программы, но и на то, как они оцениваются и измеряются. В результате часто возникает вариант “правосудия доноров”, который отражает интересы и повестки дня внешних сторонних финансистов, а не интересы и повестки дня жертв, от имени которых обычно осуществляются эти процессы TJ.
Приоритет мероприятий по привлечению к ответственности над другими мерами, ориентированными на жертву, снова является поучительным примером. Огромные расходы на обеспечение правосудия через уголовные процессы и международные суды воспринимаются жертвами, которые продолжают жить в лишениях, как абстрактная “роскошь”, потому что социальная справедливость, в отличие от уголовной, не обеспечивается этими процессами. Это особенно применимо в незападных обществах, где принцип неповторения имеет значительно меньшую ценность среди жертв, которые продолжают бороться за свое осмысленное существование. Вместо того чтобы международные доноры приняли точку зрения ОГО на местах, которые указывают на отсутствие практической помощи жертвам, они продолжают направлять финансирование на строительство судов, обучение судей и восстановление правовой системы. И это несмотря на то, что можно логично спросить, какую ценность успешное судебное преследование может иметь для жертв в отсутствие какой-либо материальной помощи для облегчения их травм, бездомности и обнищания. .
В Камбодже, например, подавляющее большинство международного финансирования для ЕККК было направлено на процесс уголовного правосудия. Лишь очень ограниченная сумма была выделена на участие жертв или возмещение ущерба. Аналогичная ситуация возникла в Тимор-Лешти, где группы гражданского общества, которые изначально выступали за справедливость в отношении нарушений прав человека, теперь начали кампанию за возмещение ущерба. Это происходит потому, что судебное преследование на самом деле не удовлетворяет материальные и практические потребности обнищавших жертв. Но эта проблема касается не только незападных стран. Один наблюдатель из Северной Ирландии выступил со следующей критикой в адрес расследования Сэвилла по делу о массовом убийстве 13 участников марша за гражданские права британскими солдатами в Кровавое воскресенье:
Если вы изучите детали длительности расследования и то, куда была потрачена большая часть денег, вы обнаружите, что они были потрачены на государственных адвокатов, препятствующих ходу расследования, что не понятно людям, потому что все люди говорят о том, что это заняло 5 лет, они потратили 200 миллионов фунтов стерлингов. Куда ушла большая часть денег? На британское государство.
Существует опасность, как утверждал один непальский респондент, что доноры становятся более заинтересованными в финансировании процессов правосудия переходного периода, которые “тикают, тикают, тикают [коробки]”, чем в финансировании тех, которые действительно удовлетворяют потребности жертв на местах.
С другой стороны, если обездоленным, маргинализированным или лишенным собственности жертвам предлагаются выплаты по возмещению причиненного вреда, они могут принять эти ограниченные выплаты за меры по развитию, направленные на облегчение или снижение уровня бедности, а не за компенсацию за нарушение прав человека. В таком случае выплаты могут рассматриваться как гуманитарная помощь, оторванная от любого понятия исправительного правосудия. По мнению одного угандийского респондента, это противоречит тому факту, что “нельзя смешивать развитие и возмещение ущерба, поскольку развитие вытекает из обязанности правительства предоставлять услуги всем членам общества, тогда как возмещение ущерба вытекает из причиненного вреда”.
Факт остается фактом: в любом случае жертвы не получают удовлетворения своих непосредственных потребностей. Это может негативно повлиять на отношение жертв к другим процессам ТДЖ, финансируемым донорами. Например, участие доноров в финансировании процессов РДР (неправильно) истолковывается как “кровавые деньги”, которые благоприятствуют виктимизаторам, а не жертвам. Этот момент можно лучше всего понять на примере следующего протеста одного из активистов-жертв в Северной Ирландии:
Республиканцы, лоялисты, заключенные могут сидеть столько, сколько хотят, потому что они получают деньги. Всякий раз, когда вы слышите это, и вы знаете… они получают сотни тысяч фунтов, и мы не можем понять. Но это двухколейная система. Всякий раз, когда я иду на все эти… встречи с Форумом жертв, все встречи на правительственном уровне, на официальном уровне, я никогда не вижу [их]… Я оглядываюсь вокруг в поисках всех этих военизированных лидеров, но их там нет, потому что у них работает параллельная система, и они получают сотни и сотни [тысяч фунтов].
Это может даже испортить мнение о других процессах TJ на местах, когда жертвы не видят, что деньги тратятся на предотвращение рецидивов, а скорее видят, что деньги не тратятся на их повседневные нужды. Как отметил один респондент из Непала в связи с репаративным потенциалом реформы сектора безопасности:
Мы возместили ущерб, когда говорим об институциональной реформе, может быть, реформе, убрали плохих полицейских [смеется], но, может быть, если вы хотите сказать, что, может быть, это будет немного загрязнено или что-то еще, но где-то институционально, если мы приложим много усилий в институциональной реформе, это, я думаю, купит наибольший интерес доноров, конечно. Я знаю, что некоторые доноры вложили огромные средства в реформу полиции, они очень расстроены тем, что у них ничего не получилось, и они не хотят даже слышать ни одного тренинга по полиции [смеется]. Просто для примера, все эти разочарования существуют, но если есть политическая воля к институциональной реформе как части руководящих принципов возмещения ущерба… это означает, что вы каким-то образом поддерживаете проблемы безнаказанности, с завтрашнего дня полиция не будет исчезать людей, узнав, как вы собираетесь проводить институциональную реформу?
В этом контексте международные доноры, возможно, должны быть немного более готовы увидеть потенциал, который даже скромное возмещение ущерба может помочь обеспечить социальную справедливость для жертв таким образом, чтобы это оказало положительное повседневное влияние на их жизнь.
Если и когда доноры будут все больше вовлекаться в процессы возмещения ущерба, существует риск, что асимметрия власти с их стороны может коренным образом изменить подход ОГО к этому вопросу. Основная опасность здесь заключается в том, что институциональный способ доноров “видеть” программы возмещения ущерба с точки зрения интересов, ожиданий и оценки становится доминирующей метрикой, с помощью которой ОГО начинают действовать. Это, в свою очередь, может негативно повлиять на то, как ОГО стремятся реализовать возмещение ущерба в своей повседневной работе. В худшем случае это может привести к тому, что все более профессионализированные ОГО будут постепенно отстраняться от потребностей своих низовых избирателей, стремясь завоевать расположение доноров.
В конечном итоге, ОГО зависят от донорского финансирования и, более того, находятся в постоянной конкуренции с другими ОГО за это ограниченное финансирование. Эта реальность означает, что ОГО должны выстраивать отношения с донорами, что может привести к ситуации, в которой они окажутся в стороне от реальных выступлений от имени жертв и пострадавших и будут просто повторять то, что требуют донорские программы. В худших случаях ОГО могут даже превратиться в “профессиональную элиту”, которую приглашают на круглые столы и семинары. В результате они могут стать все более невосприимчивыми к нуждам жертв, что означает, что они могут представлять и служить только тем, с кем они работают или с кем проводят конференции на этих мероприятиях.
Существует также дополнительный риск, что местные ОГО могут управлять финансированием через систему управления, которая больше соответствует повестке дня доноров, чем реальным интересам или потребностям тех, для удовлетворения которых предназначена программа. Это может означать, что программы возмещения ущерба в конечном итоге служат повесткам дня и интересам доноров больше, чем потребностям жертв. Это было очевидно в Уганде, где ОГО чувствовали себя ограниченными в предоставлении TJ из-за повестки дня доноров, что означает, что в “погоне” за финансированием многие были кооптированы в повестку дня доноров, ориентируя свои приоритеты на это, а не на повестку дня жертвы и пострадавшего. Это может привести к еще одному неприятному последствию – ОГО перекалибруют свои цели и задачи в соответствии с критериями доноров, пытаясь “вырваться вперед” в конкурентной борьбе за получение грантов. В некоторых случаях это может означать, что ОГО играют на предпочтениях доноров в отношении “лучшей практики”, просто повторяя, по крайней мере, на бумаге, то, что было сделано ранее успешными предложениями. Это может даже означать, что ОГО все чаще повторяют такие “жужжащие слова” в области развития, как устойчивость, уязвимость и т.д., чтобы удовлетворить международных доноров.
Данные интервью, полученные на всех участках, подчеркивают степень повторения действий ОГО, стремящихся получить финансирование, и то, как это часто приводит к более широкой неспособности удовлетворить потребности жертв:
Мы дали рекомендации, и одной из них была необходимость координации между НПО. Не только среди доноров, но и среди НПО, потому что существует много дублирования усилий, то есть люди делают одну и ту же работу… мы рекомендовали, чтобы даже доноры собрались и выработали четкие стратегии… возможно, если бы мы были скоординированы и организованы, мы бы далеко продвинулись в плане правосудия переходного периода, но мы не организованы, мы конкурируем, мы обнаруживаем, что у нас есть те же деньги на ту же деятельность, мы встречаемся с теми же людьми.
Я долгое время работал в гражданском обществе, и человек немного выживает после таких звонков, как гражданское общество, затем представляет проекты, чтобы выжить, но много раз он даже не уточняет работнику по развитию, что они хотят сделать, это было сделано 8 лет назад, потому что вы хотите получить финансирование, поэтому вы говорите им, что это никогда не делалось, и поскольку проекты должны быть представлены как “в Колумбии этого не существует”, они всегда должны быть представлены с точки зрения проблемы, что ничего нет. И я помню, что раньше я говорил: “Но почему нужно говорить, что ничего нет”, и это было потому, что если проект не финансируется, вы должны поднять проблему. Не полпроблемы. Тогда я чувствую, что иногда работнику по развитию не хватает перспективы, анализа ситуации в перспективе, почему то, что она предлагает раньше, не работало, почему сейчас это будет работать.
Однако, как показывают данные интервью из Колумбии, доноры, похоже, знают об этом дублировании. Один из респондентов рассказал о том, как проекты повторяются без какой-либо критической оценки того, работают ли они на самом деле в первый раз: “Я видел проекты и инициативы, которые иногда дублируются, повторяются и не имеют достаточной оценки того, работают они или нет”. Другой человек откровенно рассказал о финансировании проектов, которые были очень похожи на те, что уже финансировались в прошлом:
Многое из того, что мы финансируем, не слишком отличается от тех лабораторий мира, которые финансировались в прошлом, от проектов развития сельских районов, сельскохозяйственных проектов, продовольственных проектов, проектов местных общин, которые финансировались Европейским Союзом в прошлом. И если вы посмотрите на государства-члены, то многое из того, что они делают, во многом является продолжением того, что уже было сделано, но теперь акцент делается на том, чтобы поддержать реализацию мирного соглашения, сделать его устойчивым, заставить его работать, интегрировать это финансирование, эту финансовую поддержку с политической и дипломатической работой, которую мы делаем для его поддержки.
Возможно, эту проблему дублирования лучше всего понимать как следствие поощрения ОГО и доноров к более тесному сотрудничеству по вопросам возмещения ущерба; доноры оказывают большее влияние на практику ОГО, поскольку ОГО лучше знают, что будут финансировать доноры, и подбирают свою одежду в соответствии с этим. Опасность заключается в том, что ОГО будут разрабатывать программы с целью получения финансирования, а не удовлетворения потребностей жертв. Такой подход может привести к тому, что успешное получение финансирования вытеснит удовлетворение потребностей жертв как главную цель. Таким образом, ОГО будут стремиться соответствовать приоритетным критериям, установленным донорами в их призывах к финансированию, или соответствовать тому, что уже доказало успешное получение финансирования в прошлом, а не тому, что может принести пользу жертвам в будущем. Это видно на примере ЦУР и фокуса на дискриминации, а в прошлом приоритет жертв сексуального насилия отдавался знаменитостям и громким мероприятиям, которые не приносили пользы жертвам и упрощали природу насилия, например, Великобритания принимала глобальную конференцию Инициативы по предотвращению сексуального насилия в конфликтах в 2014 году. .
Если существующие механизмы и процессы, которые доноры считают “лучшей практикой”, на самом деле не отвечают потребностям жертв, тогда будет запущен взаимоукрепляющий порочный круг. Существует опасность, что ОГО и доноры упустят из виду тот факт, что программы возмещения ущерба должны отвечать потребностям жертв на местах. Вместо того чтобы применять директивный подход, основанный на следовании “лучшей практике” и “тому, что работает”, интервьюируемые говорили о значимом взаимодействии с жертвами для обеспечения того, чтобы любой последующий механизм или процесс был направлен на удовлетворение их повседневных потребностей:
Ни один из наших проектов не был задуман нами, все проекты, которые мы делаем, являются результатом исследований и взаимодействия на уровне комитетов. Нет ни одного проекта, над которым мы бились бы в одной комнате и сказали: “Хорошо, давайте представим”. …. Он был основан на “Мы пришли в это сообщество, мы выслушали их, мы провели эти интервью, теперь это имеет смысл”.
Мы провели ряд семинаров еще в ноябре, и поэтому мы провели последующие мероприятия, и из этих семинаров мы провели двухдневный семинар с жертвами, чтобы они немного поняли концепцию возмещения ущерба, а также лучше осознали свои требования. Затем мы написали информационный документ, которым я также могу поделиться с вами, который был подготовлен по итогам этих обсуждений. Мы снова начинаем нашу часть работы, которая заключается в том, чтобы говорить с полицией о политике и пытаться, чтобы люди лучше ее понимали. И пытаемся немного продвинуть эту сторону дела. Поэтому мы провели последующие мероприятия, где мы перевели это и показали им все результаты, которые у нас были. И теперь мы встретились с представителями местных органов власти.
Раздел 4: Взаимодействие жертв по вопросам возмещения ущерба с организациями гражданского общества и донорами
1. Чего хотят жертвы?
Жизненно важно, чтобы ОГО использовали свой социальный капитал и доверие с пострадавшими сообществами для участия в значимых и подлинных консультациях с жертвами по вопросам возмещения ущерба. В идеале, ОГО должны выйти за рамки простых консультаций и создать для жертв пространство для самоорганизации и конструктивного участия в обсуждении вопросов возмещения ущерба. Участие здесь может и должно включать в себя участие внутри и вне формальных механизмов, таких как судебные разбирательства. Это позволит представить участие жертв не как механическое упражнение, а как более соответствующее защите прав и достоинства жертв. Конструктивные консультации с группами жертв и их значимое участие подразумевают определение потребностей жертв, которые должны удовлетворять процессы возмещения ущерба, изучение того, как различные аспекты возмещения могут удовлетворить эти потребности, а затем откровенное обсуждение ограничений процессов возмещения ущерба, чтобы можно было управлять ожиданиями жертв. Все это зависит от непосредственного взаимодействия ОГО с жертвами. Без прямого взаимодействия сохраняется риск того, что процессы возмещения ущерба не будут отвечать повседневным потребностям жертв и не будут соответствовать их ожиданиям.
Возможность такого несоответствия отражает то, как цели процессов и механизмов правосудия переходного периода, разработанные и определенные международным сообществом, национальной элитой и донорами, часто оторваны от жертв на местах и не имеют к ним отношения. Опасность исключения мнений жертв на ранней стадии процесса разработки заключается в том, что после того, как процессы возмещения ущерба начнут разворачиваться, их трудно будет скорректировать с учетом потребностей жертв. Поэтому жертвы должны активно участвовать в переговорах, разработке и реализации процессов возмещения ущерба, чтобы эти процессы могли удовлетворять их потребности. Поэтому ОГО должны поощрять жертв излагать свои потребности, а не пытаться рассказать им о том, каковы их потребности. Один колумбийский респондент рассказал о более консультативном подходе, основанном на активном слушании, которого придерживается его организация:
Каждый приходит со своим маленьким руководством и “вот что мы можем для вас сделать”, а сообщество не глупое, поэтому они выбирают и выбирают, потому что, по крайней мере, они что-то получают… Сейчас основной способ, которым мы приглашаем людей к работе, – это работа с сообществом, так что это больше поход и встреча с сообществом и определение с ними их приоритетов, не то, что мы можем предложить или нет, а что является их приоритетом, и затем на основе этого, видя, какой механизм преодоления у них уже есть, можем ли мы предложить что-то или нет, и затем начать с этого, но это совершенно другой способ вхождения, но это совершенно другой способ.
Аналогичным образом, респондент из Перу предположил, что подобные консультации с жертвами позволяют ОГО более точно понять, что именно жертвам нужно от процесса возмещения ущерба в повседневной жизни:
Это одна из проблем… проконсультироваться, где они хотят и что они хотят, потому что это сложно. Они говорят мне: “Я хочу разводить животных”, но мы не знаем, хотят ли они ферму, или несколько животных, специальный участок или магазин. Вот почему это процесс, и сейчас мы собираемся пойти с CMAN и реестром ремонта, проконсультироваться с ними, вместе с APRODEH, которые являются юристами, потому что это важно… потому что вы не собираетесь давать ей университетский курс, и вы не знаете, закончила ли дама начальную школу. Я, как лидер, сказал бы плохо: “Я хочу такого-то человека”, не зная условий его жизни, поэтому мы и спрашиваем их.
По словам респондента из Уганды, преимущество принятия подхода, основанного на участии жертв, заключается в том, что он помогает сосредоточить дискуссию на перспективах жертв, которые затем могут быть использованы при разработке процессов и механизмов возмещения ущерба:
Во всех этих областях мы провели обсуждения в фокус-группах, и в каждой области мы создали три группы, смешанные из мужчин и женщин… У нас была анкета, которую мы разработали, и один из вопросов, который мы рассматривали, – что жертвы думают о возмещении ущерба, какая форма возмещения может работать для них, чего они хотят, что, по их мнению, более актуально для них и все такое. Таким образом, наше внимание и исследование было сосредоточено на этих областях.
Благодаря такому взаимодействию с жертвами, ОГО могут привлечь жертв к разработке программ возмещения ущерба, а не оставлять весь процесс на усмотрение экспертов по правосудию переходного периода. Консультативный подход дает возможность жертвам сформулировать, как программы возмещения ущерба могут наилучшим образом удовлетворить их потребности, вместо того, чтобы эксперты говорили им, как заранее определенные процессы удовлетворят их потребности. Это может предотвратить “замалчивание” обычных жертв в пользу экспертов правосудия переходного периода.
В то же время следует признать, что группы жертв не являются однородными, равно как и их интересы, потребности и повестки дня. Жертвы могут объединяться в организации, которые конкурируют друг с другом. Организациям жертв придется сделать выбор, по какому пути они хотят пойти в продвижении своих требований о возмещении ущерба; будут ли они формулировать их в юридических терминах или же примут более моральный и политический призыв к возмещению ущерба. Такой выбор часто может привести к тому, что некоторые жертвы в организации не согласятся или останутся в стороне от иска.
2. Какова ценность для жертв в работе с ОГО и донорами по возмещению ущерба?
Построение сетей с гражданским обществом и донорами может стать важной частью поддержки ассоциаций жертв и движений по возмещению ущерба. Это не означает, что ОГО выступают в роли пассивных посланников, передающих инструкции от жертв на местах тем, кто разрабатывает и реализует программы возмещения ущерба. Хотя выслушать жертв на местах и объяснить их потребности жизненно важно, ОГО также должны сыграть важную активистскую роль в этом процессе, открыв более полную дискуссию о возмещении ущерба в избирательных округах жертв. Это предполагает более тщательное изучение с жертвами того, что на самом деле может включать в себя возмещение ущерба, а также критическое рассмотрение с ними возможных ограничений процессов возмещения ущерба.
Консультации между ОГО и жертвами, таким образом, должны включать объяснение жертвам, что такое возмещение ущерба, почему они имеют право на него по закону и как они могут его получить. Это может включать в себя подробное описание различных символических и материальных компонентов возмещения, потребностей, которые эти компоненты могут удовлетворить в совокупности, а также потребностей, которые удовлетворят отдельные компоненты, а затем направить жертв к соответствующему механизму и помочь им понять процесс взаимодействия с ним. Прежде чем жертвы смогут воспользоваться каким-либо процессом возмещения ущерба, они должны быть проинформированы о том, на что они имеют право в рамках этого процесса, почему они имеют на это право и как они могут получить возмещение.
Для некоторых этот образовательный процесс сам по себе является репарационным. Один колумбийский наблюдатель сказал:
Связь между образовательной подготовкой и возмещением ущерба является фундаментальной и необходимой, поскольку если вы не являетесь субъектом, который знает о своих правах, очень трудно требовать соблюдения этих прав и добиваться их реализации. Итак, именно с этого все начинается, с осознания своих прав, вам очень трудно наделить себя полномочиями, если у вас нет знаний о том, что вы можете попросить у государства и что государство должно делать. Поэтому такие знания должны быть очень энергичными и довольно подробными, поскольку требование возмещения ущерба требует определенной педагогической подготовки, а также того, каковы ваши права, почему произошла виктимизация и каковы механизмы, с помощью которых может происходить возмещение ущерба.
Аналогичное мнение высказал один из респондентов из Уганды, хотя для них информирование жертв об их правах является важной частью процесса возмещения ущерба, жертвы все равно должны сами решать, хотят ли они идти по определенным путям:
После конфликта жертвы фактически не знают своих прав, они оторваны от них, какими бы образованными они ни были. Поэтому возмещение ущерба должно начинаться с этого момента: “Эй, подождите-ка, знаете ли вы, что у вас есть право быть… знаете ли вы, что у вас есть право на правду. И именно они должны сказать вам, хотят они правды или нет.
По этой логике, ОГО должны информировать жертв об их правах, не пытаясь решить, могут ли сами жертвы добиваться (или нет) этих прав.
В то же время, процесс информирования жертв об их правах должен включать в себя и лучшее понимание того, чем на самом деле является возмещение ущерба. Это особенно актуально в тех контекстах, где это понятие мало кто понимает, помимо того, что его (неправильно) смешивают с финансовой компенсацией. На необходимость этого обратил внимание один из респондентов из Непала, который сказал:
Большинство семей в отдаленных районах, если вы говорите о возмещении ущерба, думают только о компенсации, о финансовом вопросе. Но они не знают о полном пакете возмещения, который включает в себя различные компоненты… они не понимают более широкий, который также настаивает на судебном преследовании, то есть на неповторении конфликта.
Поэтому процесс консультаций представляет собой возможность максимально расширить понимание жертвами возмещения ущерба, познакомив их с концепцией, которая выходит за рамки денежной компенсации. Это позволяет жертвам увидеть множество форм возмещения ущерба и множество процессов, которые могут его предоставить: правосудие через судебное преследование, реабилитация через терапию и лечение, правда через восстановление истины и компенсация через финансируемые схемы и программы. Существует особая необходимость расширить понимание возмещения ущерба в незападных контекстах, где такие понятия, как неповторение, могут не соответствовать местным обычаям или нормам.
После того, как жертвы были проинформированы о своем праве на возмещение ущерба и им объяснили, какая форма возмещения ущерба им доступна, ОГО могут помочь жертвам сориентироваться в процессе взаимодействия с официальными механизмами и процессами. Это может означать объяснение жертвам конкретной роли, которую играет тот или иной механизм, а затем подробное описание того, как его работа может удовлетворить их потребности. Это особенно полезно в таких контекстах, как Колумбия, где возмещение ущерба связано со сложной системой правосудия переходного периода, которая охватывает множество различных механизмов. Как сообщил нам один из местных респондентов:
Мы проводим процессы организационного укрепления с этими субъектами в плане лучшего понимания сферы действия Закона 1448 и программы коллективного возмещения ущерба, более глубокого знания Мирного соглашения, вопроса возмещения ущерба в этих соглашениях, взаимосвязи между коллективным возмещением ущерба и выяснением истины, какова взаимосвязь между возмещением ущерба и восстановительным правосудием, пытаясь обеспечить, чтобы их требования, хотя они в значительной степени сформулированы в рамках выполнения планов по возмещению ущерба, идея заключается в том, чтобы они также думали о том, как они могут сформулировать это в территориальной работе, которую, например, собирается проводить Комиссия по установлению истины.
Несмотря на важность вышеуказанных двух этапов процесса консультаций, он также представляет собой возможность информировать об ожиданиях жертв. Учитывая, что “перебор” в том, что и когда он может обеспечить, является подводным камнем, которого должен избегать любой механизм правосудия переходного периода, также следует разъяснить жертвам, что конкретные механизмы и процессы могут (и не могут) обеспечить, когда они, вероятно, смогут это сделать, и почему они могут (или не могут) обеспечить такой объем в определенные сроки.
Это может включать в себя смягчение ожиданий жертв в отношении уровня финансовой компенсации, которую они получат. Или это может означать предоставление им более реалистичных ожиданий в отношении улучшения их повседневной жизни. Это было подчеркнуто одним перуанским респондентом, который сообщил следующее:
Смотрите, большинство жертв – очень бедные люди, поэтому их ожидания относительно того, что они получат, иногда они чувствуют себя подавленными тем, что они получат, например, с 10 тысячами солей ремонта PIR, они говорят 10 тысяч солей, но потом, когда они видят, что это 5 тысяч для вдовы, 5 тысяч для детей, тогда они чувствуют, что это ничто, Затем, когда они узнают, что получат судебное возмещение, которое превосходит это, они говорят: “Даже если это будет оплата моих долгов, оплата моей кредитной карты, оплата моей земли, или я куплю свой мотоцикл, это поможет им”, тогда они не ожидают, что их жизнь полностью изменится, но это поможет им, тогда, можно объяснить им, и, по крайней мере, по моему опыту, они были удовлетворены суммами.
Аналогичным образом, может потребоваться предоставить жертвам более точное представление о том, насколько длительным может быть процесс возмещения ущерба. Это предполагает признание промежутка времени между первоначальным участием в определенных процессах и механизмах и последующим получением чего-то существенного в результате такого участия. Откровенное обсуждение этого вопроса может предотвратить ошибочное мнение жертв о том, что возмещение ущерба быстро последует за их взаимодействием с официальными органами. На эту опасность нам указал один угандийский респондент, который вспоминал:
Когда мы ездили в [названы места], жертвы до сих пор говорят: “Смотрите, когда пришел МУС, они заставили нас подписать бланки”, так что теперь жертвы думали, что, подписав эти бланки, они получат право на возмещение ущерба. И это было сделано, я думаю, в 2007/8 году, но суд так и не вернулся… Они пришли со своими формами, думая: “Наконец-то, у нас что-то есть”. Итак, вы видите эти проблемы. Они думают, что получают компенсацию; они даже называют свои имена и чувствуют, что “наконец-то, что-то будет”. Их ожидания были завышены, а на самом деле все вышло не очень хорошо… Жертвы приходили с бланками с фотографиями и говорили, что эти бланки были собраны, и с них собирали деньги за регистрацию… Поэтому мы решили сделать то, что мы сделали в ходе всего нашего исследования, – мы решили с самого начала отказаться от ответственности: “Мы не обещаем вернуться и принести вам ресурсы”, нет, не обещаем. Потому что, если вы привлекаете их, не предупредив, они думают, что пришел еще один человек, так что, наконец, у них есть некоторая свобода действий, чтобы получить что-то.
Управление ожиданиями может даже включать в себя отказ от определенных подходов, применяемых в других странах, в связи с основными контекстуальными различиями. Это может быть особенно важно, когда интернационализация “лучшей практики” породила нереалистичные ожидания, основанные на том, что происходит в других странах:
Моя рекомендация такова… начните думать о том, чтобы спросить их, чего они хотят, и спросите себя, что вы можете сделать… начните спрашивать себя как НПО и гражданское сообщество, спросите себя, что мы можем сделать с этим, я могу сделать это, я не могу сделать это, хорошо, я могу сделать это, иногда это начало планирования, это важно, и в случае Колумбии, это политика о возмещении ущерба, невероятно, это хорошо, но мы не Колумбия, у нас нет ресурсов, у нас нет подразделения в государстве, в Колумбии у вас есть подразделение по возмещению ущерба и реституции, у нас нет возможности иметь огромное подразделение, поэтому вы можете делать то, что вы можете делать.
Без такого базового понимания того, как процессы возмещения работают на практике, жертвы на местах могут питать нереалистичные ожидания, которые не могут и не будут оправданы. .
Однако это не означает, что жертвы просто принимают статус-кво. Хотя важно, чтобы жертвы знали об ограничениях, присущих любому процессу возмещения ущерба, ОГО, тем не менее, могут направлять просьбы жертв об устранении недостатков в процессах возмещения ущерба. Эти устранимые недостатки следует рассматривать в отличие от временных, контекстуальных и физических факторов, которые накладывают естественные ограничения на процессы возмещения ущерба; если первые могут быть решены за счет большей заинтересованности государства в отношении жертв, то вторые преодолеть сложнее. Например, есть разница в том, чтобы не найти тело исчезнувшей жертвы, потому что государство отказывается создать и оснастить механизм для адекватного выполнения этой задачи, и в том, чтобы не найти это же тело с помощью хорошо оснащенного и поддерживаемого механизма, который работает против течения времени и обитаемой местности. Хотя управление ожиданиями жертв не должно подразумевать, что ОГО заставит жертв смириться с продолжающимся нарушением их прав (как в первом сценарии), оно, тем не менее, должно дать им понять, что реализация их прав может быть невозможна так быстро, как им хотелось бы (как во втором сценарии).
3. Как жертвы могут воспринять участие ОГО? (положительный и отрицательный опыт из конкретных примеров)
Были приведены примеры, когда жертвы на всех участках негативно воспринимали участие ОГО в процессе возмещения ущерба. По всей видимости, это происходило в тех случаях, когда и где в процессе консультаций не учитывались мнения потерпевших или не учитывались их ожидания. То есть, ОГО не слушали активно жертв, говорящих им о том, что им нужно, и не обсуждали в ответ целесообразность того, что они просили.
Например, одна жертва из Северной Ирландии рассказала о жаркой конфронтации, которая произошла у них с группой жертв из-за предполагаемого отсутствия практической помощи в их повседневной жизни:
Я сказала им: “Все эти [семинары] вы проводите, у вас здесь есть жилые помещения, но какую помощь вы оказываете жертвам на ежедневной основе, потому что на все мои просьбы вы говорите, что не можете сделать это, не можете сделать то, вы благотворительная организация, так где же моя постоянная ежедневная практическая помощь?”… Затем я встретила Службу помощи жертвам и выжившим и Комиссию по делам жертв и выживших, и я подчеркнула, что мне нужна постоянная ежедневная практическая помощь, которой у меня нет.
Поэтому, возможно, жертвы считают, что ОГО оторвались от своих низовых избирателей.
Аналогичным образом, один перуанский респондент отметил недовольство некоторых жертв, которые считают себя обделенными, потому что “люди читают о миллионах, мы получаем миллионы в газетах… [и] если это сообщество, которое ничего не получило от проекта, что ж, “мы читаем об этих миллионах в газетах, но мы не видим ничего из этого здесь””. Это еще раз демонстрирует важность наличия информированного электората жертв с реалистичными ожиданиями.
Также приводились примеры, когда жертвы имели более позитивный опыт взаимодействия с ОГО. Например, один колумбийский наблюдатель утверждал, что ОГО в Колумбии сыграли важную роль в привлечении отдельных жертв в коллективный электорат жертв со схожим опытом и потребностями:
Нельзя недооценивать роль организаций жертв, потому что то, что они сделали, или НПО, которые работают с жертвами, заключается в том, что они теперь поняли благодаря взаимодействию с организациями, что они не одиноки, что есть другие люди в их ситуации, а также эти организации способствуют их восстановлению, потому что они работают над тем чувством вины, которое есть у людей, они работают над тем, чтобы дать им понять, что они могут двигаться дальше, и они становятся политическими субъектами в определенной степени, когда они взаимодействуют с этими организациями.
В Гватемале было сказано, что ОГО сыграли центральную роль в том, что позволили конкретным группам жертв выйти из безвестности. В частности, ОГО позволили ранее замалчиваемым женщинам из числа коренных народов заявить о своем опыте невидимого сексуального вреда на гендерной основе:
Бабушки из этих различных общин, представляющие тысячи женщин из своих департаментов, дали свои показания о сексуальном насилии, которое они испытали во время вооруженного конфликта, и именно здесь стало известно, что эти изнасилования действительно были … невидимыми во всем, что говорилось о внутреннем вооруженном конфликте в Гватемале, потому что о сексуальном насилии было написано очень мало. … Тот факт, что женщины из числа коренного населения заговорили впервые, дал нам возможность, как курицам, сказать: “Ну, да, это то, что произошло”. И что женщины, пережившие эти нарушения прав, и что то, чего они ищут, – это справедливость.
Другой респондент, выступавший в контексте Северной Ирландии, рассказал, что одна конкретная НПО оказала “неоценимые” услуги их пожилым родителям. Это включало помощь в общении с другими жертвами, оказавшимися в подобной ситуации, посещение консультаций и помощь в более насущных повседневных нуждах, таких как поход за покупками.
То, что они не реагируют на потребности жертв или не оправдывают их ожидания, может создать негативное восприятие ОГО. В то же время, по мнению жертв, ОГО создают чувство социальной солидарности среди жертв и с другими жертвами, предоставляют им платформу для того, чтобы их увидели и услышали, и существенно меняют их повседневную жизнь.
Раздел 5: Политические рекомендации для ОГО и доноров
ОГО и донорам необходимо будет оценить ценность и проблемы, связанные с привлечением к возмещению ущерба. Вопросы возмещения ущерба часто являются политически спорными, и, занимаясь социально-экономическими причинами конфликта, они могут упустить из виду роль элит и проблемы управления, которые увековечивают насилие. При переходе от гуманитарной помощи во время конфликта к поддержке во время мира, ОГО и донорам, возможно, придется пересмотреть предоставление помощи районам, которые все еще находятся под управлением негосударственных вооруженных групп или организаций, имеющих тесные связи с такими группами. Для доступа в эти районы вооруженные группы могут потребовать уплаты сборов. Доступ к уязвимым и пострадавшим сообществам может быть затруднен или, по крайней мере, осложнен тем, что агентствам помощи приходится предоставлять “пожертвования” таким группам, как маоисты в Непале. Однако поддержка только контролируемых государством районов или сообществ, поддерживающих правительство, может привести к маргинализации значительной части страны. Это может усилить неравенство и дискриминационные практики, такие как исключение женщин или каст.
Ключевые беседы, которые необходимо провести до начала участия в процессах возмещения ущерба, включая:
a. Имеется ли информация о том, что означает термин “возмещение ущерба” для жертв в соответствующей стране и контексте? Если информация недоступна, есть ли у организации возможности для проведения такой работы, чтобы сделать такое определение? Совпадает ли термин “возмещение ущерба” в понимании жертв в конкретном контексте (полностью или частично) с целями ОГО или донора (ее видением и миссией)? Существует ли термин “возмещение ущерба” в национальном контексте и/или языке? Если нет, существует ли сопоставимый термин, который может быть использован для того, чтобы сформулировать вопрос культурно приемлемым образом для жертв в данном месте?
b. Есть ли у организации история возмещения ущерба или участия в предоставлении услуг, эквивалентных возмещению ущерба? Можно ли использовать эту историю в настоящее время?
c. Способствует ли этос организации особому стилю взаимодействия с пострадавшими сообществами/восстановлению?
d. Каковы сильные стороны/навыки организации? Есть ли у нее потенциал для долгосрочного (>5 лет) взаимодействия с жертвами и возмещения ущерба? Как можно использовать эти навыки при возмещении ущерба?
ОГО может потребоваться доказать донорам необходимость долгосрочного финансирования программ возмещения ущерба. Часто желание помочь в реализации проектов по обеспечению подотчетности и верховенства закона не распространяется на возмещение ущерба. Возможно, существует ключевое окно для постановки таких вопросов, пока интересы доноров не переместились в другое место. Существует также существенный разрыв между финансированием донорами уголовных процессов и поддержкой программ возмещения ущерба; Международный уголовный суд ежегодно получает более 145 млн евро, в то время как взносы на возмещение ущерба едва достигают 4 млн евро. Возможно, будет полезно сформулировать поддержку возмещения ущерба в рамках Целей устойчивого развития: ЦУР 16 о мирном и инклюзивном обществе, ЦУР 5 о гендерной инклюзивности и ЦУР 10 о неравенстве. Это было бы наиболее целесообразно в тех случаях, когда возмещение ущерба может внести скромный вклад в смягчение вреда, причиненного маргинализированным сообществам, наиболее остро пострадавшим от насилия.
Консультации организациям гражданского общества
• При возмещении ущерба учитывайте, что является выполнимым, реалистичным и соответствует этике и возможностям организации. Программы возмещения ущерба предполагают политическое определение того, кто заслуживает возмещения ущерба больше других, что может включать государственные силы или даже тех, кто несет ответственность за виктимизацию других. Следует обратить внимание на тех жертв, которые часто маргинализируются и замалчиваются от участия в программе возмещения ущерба, таких как женщины, дети, пожилые люди, инвалиды, меньшинства и люди в изгнании, которые могут иметь различные и неотложные потребности в возмещении ущерба.
• Взаимодействие с жертвами и предоставление им пространства для формулирования того, как должно выглядеть возмещение ущерба, которое может меняться со временем, имеет важное значение для определения соответствующих форм возмещения ущерба. Это может потребовать обмена знаниями и проведения кампаний по повышению осведомленности жертв об их правах, практике в других странах и творческого подхода к тому, что подходит для жертвы и пострадавших групп.
• Участие в программах возмещения ущерба, вероятно, вызовет сложные вопросы и эмоции у пострадавших сообществ и бывших комбатантов. Потребуется соответствующая практическая, эмоциональная и психологическая поддержка.
• Возмещение ущерба должно рассматриваться как целостная мера. Невыполнение обещаний может быть хуже, чем невыполнение обещаний.
• Если организация выступает за возмещение ущерба, может ли она поддержать возмещение ущерба негосударственной вооруженной группой или государством?
• Есть ли у организации потенциал, чтобы взяться за эту работу и довести ее до конца (и что означает “довести”)? Это может варьироваться от поддержки государственной программы возмещения ущерба путем распространения форм заявлений или информационно-разъяснительной работы по программе до предоставления услуг и даже распределения средств. Эти различные функции требуют достаточно квалифицированного персонала, обучения, финансового соответствия и надзора, а также географического охвата, который может быть транснациональным или международным для оказания помощи жертвам в других странах. Возможно ли наладить сеть/сотрудничество с другими ОГО для усиления вашей цели? Этот процесс может потребовать времени и значительных консультаций. Как ваша организация измеряет достижение своих целей и политики, если вообще измеряет? Имеет ли ваша организация возможности для надзора, необходимого для фиксации высокого уровня выплат, особенно если существуют промежуточные выплаты, осуществляемые в непосредственном постконфликтном контексте?
• Если вы поддерживаете участие жертвы, подумайте, что это означает на практике – каковы риски и преимущества применения подхода, основанного на участии, является ли это исключительно юридическим представительством или включает в себя сопровождение на встречи с официальными лицами и/или общественные мероприятия или акции протеста для повышения осведомленности о своих потребностях? Каковы преимущества: более значимый процесс или более высокие шансы на успех? Каковы риски: например, захват элиты; гендерное неравенство в участии; риски безопасности и возможность мести; конкуренция между жертвами.
• Консультации: Различные группы населения, относящиеся к одной и той же группе жертв, будут иметь различные потребности и взгляды на адекватное возмещение ущерба. Особое внимание может потребоваться в отношении (но не только):
разрыв между городом и деревней
Возраст – включая пожилых людей и детей
Пол
Характер вреда
Внутренне перемещенные лица
Общины коренных народов
Класс
Поколения вреда
• Организации гражданского общества должны стремиться информировать ожидания жертв, а не управлять ими. Взаимодействие по вопросам возмещения ущерба должно быть средством информирования жертв об их правах, сравнительной практике и о том, как меры могут быть совместно разработаны в целях адвокации. Будьте реалистами в отношении того, что вы можете сделать, что получат другие и каковы вероятные результаты.
• Взаимодействие с жертвами по вопросам возмещения ущерба должно быть реалистичным в отношении вероятных сроков предоставления компенсации и скромного характера мер по возмещению ущерба. Многие, если не большинство, процессов возмещения ущерба являются средне- и долгосрочными процессами, и это следует признать, а не скрывать с самого начала. Промежуточные выплаты могут помочь приобрести добрую волю среди жертв в ближайшей перспективе, пока длительные процессы идут своим чередом. Компенсацию через административные программы возмещения ущерба может быть легче доказать, чем добиваться ее в суде.
• Существует также ряд проблем для ОГО в поддержке возмещения ущерба, и их взаимодействие с жертвами может быть напряженным, ограниченным или прекращенным из-за жесткой экономии, стихийных бедствий или ухудшения ситуации в сфере безопасности. ОГО становятся более бюрократическими и технократическими, чтобы соответствовать языку и стандартам доноров. Существует также риск превращения ОГО в поставщиков услуг в переходный период, что может привести к уходу от ответственности государства в сторону оказания помощи или благотворительности. ОГО также могут подвергнуться опасности в результате предоставления компенсаций в нестабильных постконфликтных ситуациях, когда они могут стать мишенью для нападения.
• Необходимо управление рисками в отношении возможности того, что участие в схемах возмещения ущерба/защиты интересов может подвергнуть ОГО риску со стороны политических и социальных оппозиционных движений, включая проблемы с безопасностью сотрудников; для доноров может возникнуть риск для международной репутации.
• Организации гражданского общества должны быть вовлечены в оценку и мониторинг реализации компенсаций, чтобы обеспечить эффективность их предоставления.
Советы донорам
• Возмещение ущерба вряд ли будет “одноразовым” событием, ограниченным по времени. Будьте готовы к более долгосрочному взаимодействию с пострадавшим сообществом или отдельным человеком – например, поддержание новых зданий, возвращение для проведения дальнейшей работы по разминированию, процесс восстановления истины на базе сообщества будет происходить в темпе, установленном человеком, и уровни взаимодействия, вероятно, будут меняться в течение определенного периода времени.
• Будьте готовы к проверке и ответным действиям со стороны отдельных лиц, сообществ, других НПО, государственных организаций, ученых и международных наблюдателей.
• Отдача” от участия в процессе возмещения ущерба, скорее всего, будет медленной и неравномерной для доноров. Ожидания должны быть обоснованными, а не определяться данными или упражнениями с галочками. Инвестиции в правосудие переходного периода могут способствовать снижению уровня насилия, а поддержка возмещения ущерба помогает облегчить бедность тех, кто принял на себя основное бремя насилия.
• Для того чтобы возмещение ущерба считалось законным, необходима гарантия неповторения. ОГО должны добиваться гарантий от тех, кто предоставляет возмещение.
• Необходимо приложить активные усилия, чтобы увязать возмещение ущерба с другими мерами по укреплению мира, государственного строительства и гражданского общества, выходящими за рамки меню правосудия переходного периода. Возмещение ущерба может дополнять эти другие меры, но как самостоятельная мера по возмещению вреда жертвам не может быть заменена ими.
